Воровка

Рисса думала, что сейчас верховный наставник рявкнет на нее, но он молчал. Только бороду задумчиво поглаживал. Танатон же не сводил взгляда с Милли, и лицо его не выражало ровным счетом ничего — может, размышлял о том, какая их малявка необычная, а может, прикидывал, какая казнь будет более подходящей для девчонок и назидательной — для остальных послушников.

— Теперь и я услышал все, что хотел. Прикажите отвести девочек обратно в камеру, повелитель Харрад. Всех, кроме Милли. Ее я хочу видеть в своем кабинете.

Часть 26

Милли не было уже полчаса. А может, и целый час — без окон и хронометра следить за временем было сложновато. За все это время Иллин и Рисса ни словечка друг другу не сказали. После того, как их вернули в камеру, Рисса сразу же повалилась на койку и съежилась под тонким одеялом. Ей хотелось одного: закрыть глаза и проснуться где-нибудь еще, подальше от Академии, Империи и всех ситхов в галактике. Наверное, у нее сейчас голова должна была разрываться от впечатлений, догадок и страхов, но на деле голова если от чего и разрывалась, то только от боли. Похоже, у нее снова поднималась температура. Или наоборот — упала ниже низкого. Умом Рисса понимала, что должна беспокоиться за малявку, да и за себя с Иллин, но то ли измученный организм отказывался тратить энергию на эмоции, то ли страх стал ей настолько привычным спутником, что перестал ощущаться.

Иллин сидела на койке, прижав подушку к груди. "Трофейный" гребень с выломанным зубцом валялся рядом. Иллин пару раз бралась за него, проводила по волосам и откладывала. Она больше не плакала — только глаза были краснющие и припухшие. Рисса подозревала, что сама выглядела не лучше. Ну и плевать.

Первой затянувшегося молчания не выдержала Иллин.

— Ее уже долго нет. Рисса, я волнуюсь.

Рисса вяло перевернулась на бок, чтобы смотреть на подружку, а не в потолок.

— А я, по-твоему, не волнуюсь? Но что ты предлагаешь? Пойти и сказать тому типу, чтобы отстал от нашей малявки? Ну, тогда ты первая. Как поймешь, как убрать эту светящуюся хрень с дороги, свистни.

Иллин кинула в Риссу подушкой. Рисса поймала, положила поверх своей и чуть не застонала от удовольствия: еще одна подушка между ее головой и жесткой койкой делала жизнь почти сносной.

— Кстати, а что этот Танатон за тип-то? — спросила Рисса, больше для того, чтобы отвлечь Иллин. — Похож на важную шишку. И стремный он какой-то… в смысле, еще более стремный, чем остальные ситхи. А это показатель.

Она поежилась. Про Танатона даже вспоминать было страшно: вроде бы мужик как мужик, в молодости, наверное, даже красивым был, а глянешь на него — и жуть пробирает. Рисса даже представлять не хотела, каково сейчас Милли. Хоть бы этот старый хрыч ее не трогал…

"Ну вот, теперь и я начала волноваться".

— Он из Темного Совета. В Империи это что-то вроде правительства, только еще выше. Поверить не могу, что у Ремиса хватило дури сунуться к нему!

— Дури? — Рисса фыркнула. — Да у этого крысеныша мозгов побольше, чем у нас. Что-то я его ни в одной камере не видела, и врач тот о нем как о живом говорил. Значит, нормально он все придумал. Правильные сапоги облизал.

Слова так и рвались с языка — едкие, жгучие, как яд, который надо поскорее выплюнуть, пока не отравил ее саму. Рисса сама не понимала, почему так злится на Ремиса: подумаешь, случайный, в общем-то, знакомый оказался крысой. Нашла трагедию! Так нет же: едва речь заходила о нем, как внутри все вскипало. И почему-то на глаза слезы наворачивались. Рисса решительно стерла их, чувствительно надавив костяшками пальцев на веки.

Это все потому, что она не могла дать Ремису по роже. Вот слезы и льются — надо же злости куда-то деться?

— Рисс, по-моему, зря ты так о Ремисе. Откуда тебе знать, как все было? Может быть, он всего этого не хотел: собирался рассказать об Аргейле, а когда речь зашла о нас… — Иллин, замявшись, уставилась на свои ладони. Ее голос упал до шепота: — Поверь, Ремис не смог бы никого выгородить, даже если бы захотел. Пока ты была в отключке, Танатон задал мне несколько вопросов. Это было страшно, Рисса. Я ни о чем думать не могла, говорила — и сама не знала, что скажу в следующую секунду. Будто кто-то вселился ко мне в голову, просмотрел воспоминания и заставил их пересказать, а я ничего не могла с этим сделать. Меня до сих пор трясет от этого. И как подумаю, что Милли сейчас с ним одна…

Иллин помотала головой, будто хотела вытрясти из нее страшные фантазии и воспоминания. Разговор застопорился, и никто не горел желанием его продолжать. Рисса не хотела больше думать, а уж тем более спорить о Ремисе. Не стоил он того. О Милли говорить было страшно: девчонки ничего не могли сделать, чтобы ей помочь, — только и оставалось, что строить догадки одна другой хуже.