Воровка фруктов

На протяжении всего пути случалось, что чужеземная странница, шедшая пешком, обгоняла здешнюю почтаршу, велосипед который был виден прислоненным то у одного дома, то у другого, потом велосипедистка обгоняла путницу, потом опять путница ее… и так далее, и так далее, от одной деревни, от одной епархии, как говорилось когда-то, к другой. Обе они не обменялись за это время ни словом, ни взглядом. И тем не менее было ясно, что они как-то сплотились в дороге и между ними образовалось некое единство, неведомое доселе ни той ни другой, в каком-то отношении уникальное. Такая общность поднимала настроение, хотя почтальонша, порой с трудом крутившая педали, изрядно злилась на это обманчивое плоскогорье с его многочисленными, еле заметными глазу подъемами, эту «faux plat», «псевдоравнину», которой страшились велосипедисты, даже те, кто участвовал в «Тур де Франс». И тем не менее: она и молодая путница, спираль за спиралью, сплачивались все больше, образуя дуэт. И почтальонше вспомнилось, как она, давным-давно, в молодости, путешествовала автостопом по Шотландии и очутилась однажды ночью в одной из привокзальных гостиниц, – ах, эти привокзальные гостиницы, внедренные в вокзалы! – в Глазго или в каком-то другом месте, где из окон ее комнатушки под крышей было видно станционное почтовое отделение – ах, все эти вокзальные почтовые отделения в больших городах! – и как она много часов подряд наблюдала за происходившим в ярко освещенном среди ночи зале, где целая армия мужчин, пожилых, – она видела, как поблескивают лысины, – в длинных серых халатах, сортировала почту, которая, в этом она была уверена, была совсем не такой, как ее теперешняя почта. А путнице, обогнавшей как раз почтальоншу или, наоборот, отставшей от нее, вспомнился, в свою очередь, тот велосипед, такой же желтый, почтовый велосипед, который уже не меньше года день и ночь стоял притороченным к металлическому ограждению возле входа в метро «Порт-д’Орлеан» и который она видела там еще три дня назад, неужели с тех пор прошло так мало времени? после ее возвращения из Сибири, желтый велосипед, почтовый велосипед, только без заднего колеса, или переднего? – и как он там стоял, этот одноколесный почтово-желтый велосипед, стоял и стоял, со своей красно-зелено-серо-сине-черной проржавевшей цепью, распоротым седлом и заблокированными педалями. Но почему при этом он своим видом так укреплял, сообщая надежную уверенность? Только из-за своего цвета? Из-за неизбывной желтизны?

На прощание – опять очередное прощание – помощница-почтарша спросила незнакомку, нет ли у нее какого письма или хотя бы открытки на отправку; завтра же почта пойдет из Шомон-ан-Вексена. Это прозвучало скорее как просьба, а не как вопрос. И надо же, у путницы оказалось готовое письмо, написанное на ходу, – в минуты остановок, – по ходу дела, с адресом, написанным латиницей и кириллицей, с наклеенной маркой и этикеткой «авиапочта». Провожая взглядом почтаршу, которая в действительности была уже почти старушкой, седоволосой, она представила ее себе в окружении ее детей, все как один малыши, почти новорожденные.

Затем участок пути, на котором в истории воровки фруктов не происходило – как звучала старая формула? – ничего «достойного рассказа» или, во всяком случае, ничего такого, что, происходя, само собой складывалось в рассказ. Но разве до сих пор события рассказывались сами по себе? Нет. А следующие далее события, они будут рассказываться сами по себе? Нет, нет и нет. События, о которых рассказывается здесь в этой истории, становятся таковыми только благодаря рассказчику. Без него не обойтись. Я, читатель, как-нибудь переживу без историй, которые рассказываются сами по себе.