Воровка фруктов

И это все недоразумения? Нет. Или если и недоразумения, то такие: у нее, воровки фруктов, в какие-то моменты, проявлялось что-то девичье. Она прямо излучала это, и как! Совсем молоденькие девушки, еще почти дети, могли излучать нечто подобное, особенно когда их много и когда они, собравшись вместе, тихо сидели в каком-то ожидании, никого конкретно не поджидая. Она же уже вышла из девичьего возраста. Еще несколько лет, так говорила она о себе, и она будет похожа на «вечную невесту». Она производила впечатление невесты и выглядела по-девичьи, с давних пор и по сей день, когда бывала одна, но особенно в обществе других молодых женщин. Она имела при этом вид невесты, которая уверена в успехе предстоящего. Как же так: ни одного жениха на горизонте и такая уверенность? Так разворачивается повествование. Тихая уверенность, но вместе с тем бывало, что она, когда сидела просто в одиночестве, среди незнакомых людей, шла куда-то, или летела легкой походкой, среди других, вдруг чего-то пугалась, вздрагивала, лепетала что-то невразумительное (непонятное и ей самой), теряла в самом деле, в прямом смысле слова, буквально лицо, хотя она при этом безостановочно по-детски – но не как дети – корчила рожи, одна забавнее другой, как классическая ненормальная дурочка. Не хватало только соплей из носа и стекающей с уголков рта слюны? – Случались такие моменты, что все это наличествовало. – Но ведь все это не предназначалось для посторонних глаз? Отчего же. И смотреть на это было приятно. Эта невеста была прекрасна, так «прекрасна». – Так прекрасна, что хотелось преклонить перед нею колени? – Да, мой современник. Да, мой милый друг.

Странные, а может быть, вовсе и не странные побочные явления или последствия ее девичьего облика, напоминавшего невестин: она только-только приехала в Сержи и почти ничего не помнила из того времени, которое тут провела, но ее чуть ли не на каждой улице, на каждом углу, принимали за местную и постоянно спрашивали, как куда добраться. Особенно часто к ней обращались водители, которые, даже имея карту города или, что встречалось нередко, навигатор, умудрялись заплутать в транспортной системе Нового города. Казалось, что они уже не раз тщетно пытались выяснить, как проехать к той или иной площади, к тому или иному выезду из Сержи к автострадам, и теперь на лицах выглядывающих из своих машин и обращающихся к воровке фруктов водителей читалась такая мольба, чуть ли не отчаяние, готовность в следующую секунду сорваться в бешенстве с места или вообще, раз и навсегда, капитулировать, что у другого на месте той, к которой были обращены эти мольбы, быть может, возникло бы искушение действительно ответить: «Оставь все это!» Одним из тех, кто под конец притормозил рядом с ней и попросил о помощи, был водитель такси, не из приезжих, из этих краев, из конгломерата Сержи-Понтуаз, выросший тут, – который дал ей потом понять, что он не единственный местный таксист, потерявший ориентацию, потерявший, как он выразился, используя французское выражение, «север». И никто из спрашивавших дорогу не мог поверить в то, что и она, даже она, с ее походкой и манерой держать себя, не может ему помочь. Правда, то, как она это говорила, с каким взглядом и каким голосом, с какой осанкой, по крайней мере, удерживало того или другого от того, чтобы взорваться, и возвращало в чувство.

С приближением летней ночи машин стало меньше, а страждущие получить нужные сведения и вовсе исчезли. Зато прибавилось пешеходов, которые запрудили весь Новый город и чуть ли не толпами стояли, сидели повсюду, – казалось, что все они тут находились и раньше, но только сейчас стали видимыми, слышимыми и только сейчас обрели очертания, раскрашенные цветом; никто не заметил, как она пришла, так, во всяком случае, это было в глазах воровки фруктов.