Это была жена князя Долгорукова, Рогнеда Владимировна, — дама, которая ухитрилась перессорить половину света. При этом с ней самой ссориться опасались — заполучить влиятельного врага не хотелось никому. Ольга, в общем, исключением не была — и потому, обернувшись к княгине, ответила вполне миролюбиво:
— Да, сударыня, она отнюдь не юна. Однако сие есть моя главная боль — поздно я стала ей пусть названной, но все же матерью. Поздно, но не безнадежно, верно?
Княгиня чуть прикусила губу. Ее перезрелые дочери скучали у одной из дальних колонн — обе внешностью и характером пошли в матушку, и это было куда хуже, чем попасть в свет в весьма взрослом возрасте.
Баронесса уже корила себя за то, что не сдержалась. Но тут где-то позади послышалось движение, и, обернувшись, Ольга увидела приближающегося великого князя. Владимир Александрович шел неторопливо и кого-то явно искал глазами. Княгиня Долгорукова заулыбалась и сделала полшага ему навстречу, однако князь, учтиво ей поклонившись, протянул руку, словно желая обнять Ольгу.
— Дорогая баронесса, я вас ищу по всему залу. Где же вы прячетесь?
Ольга кокетливо улыбнулась и промолчала. В последнее время ей все труднее было соблюдать правила игры, временами хотелось дерзить и отвечать колкостью на колкость. Особенно тогда, когда это не грозило ее идеям. Но нынче совершенно не тот случай. Она сделала милый книксен и самым благонравным голоском произнесла:
— Вот же я, ваша светлость. Полагаю, вы нашли меня безо всякого труда.
— Дерзите, милая баронесса. Но я не сержусь — красивым одиноким дамам можно простить многое… Если не вообще все.
«Вот поэтому штабс-капитан танцует с Поленькой, а не со мной…» Ольга с удовольствием подала великому князю руку, которую тот нежно и умело поцеловал. Только как-то ему удавалось сделать так, что совершенно невинное движение приобретало характер более чем двусмысленный. И она поспешила ответить столь же игриво:
— Одинокие дамы всегда рады угодить вашему величеству…
— Ох, баронесса… — шутливо погрозил пальцем Владимир Александрович. — Будьте осторожны, иначе я поймаю вас на слове…
«Глупец… Болтун… Ну вот как тут удержаться и не нахамить?..»
— Ловите, сударь мой… Пытайтесь…
Вальс стих, Поленька подошла к баронессе.
«Вот сейчас я тебя и осажу, душка великий князь…»
— Владимир Александрович, ведь мы же сан-фасон[3]
, верно? Позвольте вам представить мою воспитанницу, Поленьку Яворскую.Поленька сделала огромные глаза: ее, бесприданницу и даже не дворянку, представляют самому великому князю…
— Аншанте, милая Поленька… — пробормотал великий князь, милостиво улыбнувшись безродной девушке и даже подав руку.
И весь зал дружно прозрел, увидев не «далеко не юную воспитанницу выскочки», а милую Поленьку, которую привечает сам великий князь! Баронесса мысленно отпраздновала первую за сегодня победу.
От штабс-капитана не укрылось удовольствие баронессы, заметил он и весьма изысканный флирт дяди царя. «Так вот почему я был нужен… — догадался он. — И нужен именно при Полине, не при Ольге… Что ж, жаль, очень жаль. Но с великим князем мне не тягаться…»
— Но что же мы стоим, друг мой Ольга Дмитриевна? Прошу вас, побеседуйте несколько минут с усталым стариком.
Мысленно усмехнувшись, уж в который раз за этот вечер, баронесса подала великому князю руку.
— С удовольствием побеседовала бы. Однако не вижу здесь ни одного усталого старика…
— Вы все льстите мне, сударыня, — пророкотал дядя царя и увлек баронессу фон Штейн в малую гостиную.
— Как она хороша, — вздохнула Поленька, не замечая, что говорит это вслух. — Как умна, как благородна. Как бы я хотела хотя бы в малости походить на свою душеньку мачеху…
— Вы много лучше, Поленька. — Штабс-капитан Глебов поцеловал девушке руку. — И у вас все впереди.
В ответ на комплимент Полина нежно улыбнулась: Алексей Алексеевич оказался таким приятным и галантным кавалером…
Сам же галантный кавалер хоть и вздохнул, а все же решил, что Поленька — отличный выбор. Раз уж нельзя обратить заинтересованный взор на баронессу, то пусть хотя бы останется его, Алексея Глебова, добрым другом.
Малая синяя гостиная оказалась не так уж и мала. Темный дубовый паркет, тяжелые темно-синие бархатные шторы, темная же мебель, кресла, обтянутые синим и серым шелком, — все это скрадывало, хотя и незначительно, изрядные размеры зала. Здесь было тихо и прохладно — ветерок с Невы шевелил занавеси и слегка качал пламя на высоких свечах.
«Вот это уже совершенно лишнее… Небось, во дворец электричество давно провели. Да и по всей столице фонари горят-сияют. Уж не рязанская, поди, губерния, да и не сибирская тайга…»