Молчаливый собеседник про себя удивился, что барон вспомнил о камнях так поздно. Хотя, быть может, он сам после подобной встряски о предмете своей торговли и вовсе бы позабыл.
— Когда же я ответил, что моя милая Лиззи на водах… и что мы женаты меньше двух лет, он только переспросил «Лиззи?», а потом закрыл лицо руками и пробормотал: «Сорок тысяч…» Я ничего, признáюсь, не понял, но решил, что следует позвать городового.
— Посреди ночи?
— О нет, уже наступило утро. В седьмом часу нас посетил и сам господин начальник жандармского управления, которого просто умолил приехать господин пристав.
«Представляю, с каким лицом генерал выслушал всю эту историю…»
— Да-с, сие было столь постыдно, — словно отвечая собеседнику, продолжал доктор Ленц (бокал перед ним давно уже опустел, однако речь была вполне тверда и разборчива), — собственноручно признаваться в полнейшем отсутствии профессионализма. В который уж раз повторять все слова лже-баронессы, описывать, как санитары пытались усмирить барона…
— Должно быть, генерал негодовал вместе с господином фон Мелем?
— О нет, напротив. И он, и пристав слушали молча. Лица у них были столь удивительны, что я осмелился задать вопрос, понимают ли они сами, что происходит. И тогда господин пристав попросил еще раз, как можно более подробно, описать псевдобаронессу. Я постарался выполнить его просьбу как можно точнее. А затем пристав попросил об этом же господина ювелира…
Доктор на секунду умолк — то ли коньяк начал свое разрушительное действие, то ли просто пытался припомнить картину во всех деталях.
— Представьте, сударь, каково же было мое изумление, когда господин барон почти моими же словами описывал мою якобы супругу. Я не удержался от восклицания, но господин генерал в третий раз попросил барона повторить… А потом, едва тот умолк, не сказал, простонал: «Со-онька…»
«Да-да, именно так. Именно потому, что это оказалась афера Золотой Ручки, ни о вас, ни о бароне никто толком и не узнал. Мало ли какие слухи о ком ходят. Сегодня одно, завтра другое… Помнится, генерал в то утро немало на пристава кричал, что город не так велик, однако поймать на горячем воровку, о проделках которой не судачит только ленивый, просто невозможно. И что пристав, ежели не сумеет сей же секунд ее изловить, будет разжалован в городовые…»
Должно быть почтенный негоциант, собеседник доктора, на самом-то деле был не таким уж простым негоциантом, раз услыхал о подробностях столь… нелицеприятного разговора высоких полицейских чинов.
Сам же доктор, изрядно «пролечившийся» дорогим лекарством из города Коньяк, что в регионе Пуату — Шаранта, меланхолично размышлял о том, как ему излечить тяжелейшую психологическую травму, полученную почтенным ювелиром.
— … самым трудным оказались вот эти несколько секунд, пока барон в гостиную доктора входил. Мне пришлось даже снять туфельки, чтобы меня никто не услышал… Однако домик доктора отлично устроен — такая приватность, так легко ускользнуть незамеченной…
Поезд давно уже покинул выстроенный в самом строгом вкусе вокзал Одессы и отсчитывал версты в сторону Варшавы. Когда-то оттуда Соня начала свое путешествие. Правда, родиной всегда считала именно Одессу, а Варшава была городом, откуда удобно отправиться хоть в Париж, хоть в Амстердам, хоть… вернуться домой. Отличное место, чтобы раствориться, затеряться в многолюдье.
В купе Соня был одна. Но ей просто необходимо было выговориться. Конечно, если бы напротив сидел мудрый Моше, ей было бы куда проще. Но, увы, тогда вся полиция Российской империи охотилась бы за ними. И, можно спорить на что угодно, легко бы нашла.
— Отличной мыслью было появиться у фон Меля перед самым закрытием лавки. Пока его хватятся…
(Именно так, разумеется, все и произошло — Соня ошибок не делала.)
Невысокая миловидная дама, одетая с дорогой небрежностью, — сегодня Соня изображала одинокую светскую львицу, путешествующую для собственного удовольствия, — внезапно замолчала. Ей в голову пришла презабавнейшая мысль, каким-то странным образом проявившаяся из слова «хватятся».
Бархат обивки чуть глушил слова, колеса выстукивали свое мерное «так-так», Соня принялась рассуждать:
— Некая графиня, скажем Долгорукова, в сопровождении отца и собственного десятилетнего сына заходит в ювелирный магазин. Отец дамы, генерал, предлагает дочери выбрать подарок, к примеру, матушке, то бишь жене господина генерала. Или, что тоже возможно, себе самой — ибо он, генерал, в драгоценностях не силен, но мечтает побаловать дочь.