Воровка. Королевы бандитской Одессы

Серж боялся взглянуть на девушку — теперь он понял, что не зря Харлам назвал ее зверем. Но было поздно что-то менять. Он взял блюдо и подошел к тучному гостю. Тот послушно бросил толстый кожаный бумажник, шлепнувшийся, как здоровенная жаба. Марго, похоже, было этого мало. Она вытянула руку и сорвала с шеи спутницы тучного господина бриллиантовое колье. Дама закричала.

— Ну-ну, не надо так орать. Замок слабый, на твое счастье. Пошла вон… — Марго уже не кричала, а шипела.

Кривицкий пришел в себя. С Марго он поговорит дома… А теперь, в самом-то деле, по-быстрому собрать побрякушки и деньги и бежать. Пока не подоспели полицейские.

Перепуганные гости освобождались от украшений, бумажников, портмоне и ридикюлей с какой-то даже радостью. Кривицкий с ухмылкой собирал дань, продвигаясь к двери. Марго поняла его без слов. Она шла чуть сзади и играла пистолетом, то направляя его на кого-то из гостей, то щелкая затвором. Дамы с еще большим удовольствием расставались с «побрякушками», а господа подходили на подгибающихся ногах, чтобы отдать совершенно ненужный кошелек.

У самой двери Серж выудил из горы на блюде портмоне хозяина дома и бросил его на стоящий рядом стол.

— Это вам на извозчиков, господа! Благодарю!

Коляска честно дожидалась их там, где они ее оставили, — у парадного подъезда на Большой Портовой. Так, с блюдом, полным драгоценностей, «Коршуны» пролетели через полгорода, выскочили на Киевскую дорогу и вскоре уже закрывали за собой двери «дома».

Марго чувствовала, что скандала ждать не придется. Серж потянул ее за руку в свой «кабинет» — курительную, закрыл дверь и заорал:

— Какого черта, девка!

Даже сейчас Кривицкий не мог заставить поднять руку на женщину. Хотя, быть может, и не собирался этого делать.

— Что «какого черта»?!

— На кой ляд ты стреляла?! Мы так не делаем!

Марго усмехнулась и опустилась в кресло. Она была совершенно, адски спокойна, и этим здорово напугала Сержа. Револьвер, правда, по-прежнему был у нее. Девушка осторожно погладила пальцами ствол и отложила оружие. Потом повернулась к Кривицкому.

— Ко-оршуны! — протянула она тихо и презрительно. — Ру-уки по локоть в крови… Сопляки! Трусы!

— О чем ты? — немало изумленный, Серж даже не заметил оскорбления.

— Да о вас легенды ходят! А ты рученьки боишься запачкать! В крови замараться! Это не ограбление было, а какой-то балет, прости Господи…

И Марго грязно, не по-девичьи выругалась. Сержа передернуло. Однако у него хватило духу не отвечать.

— Что ты имеешь в виду, Марго? — Он почувствовал, что уже успокоился и теперь готов хотя бы просто выслушать спасенного «котенка».

И Марго, не поднимая глаз, словно раздумывая о каких-то абстрактных материях, ответила, что все, ею увиденное, было совершенно не похоже на другую, «настоящую», по мнению девушки, жизнь — с насилием, убийствами, неизбывным, никогда не прекращающимся страхом за собственную жизнь.

— То, что вы делаете, — это просто театральная постановка. Умные и смелые «Коршуны» тратят свои силы на сущую ерунду. Хотя способны на многое. А этот кошелек на столе… Красивый, но глупый жест. Чистоплюйщина какая-то, сущий театр. Так чудесно все начиналось — и закончилось… Тьфу! Назавтра все газеты будут писать об этих деньгах в кошельке, а не о том, что смелые «Коршуны» наказали спекулянтов и богачей…

— И чего же ты хочешь? Неужто войны?

— А чего хочешь ты, Серж? На что тратишь жизнь? Свою единственную, никчемную, пустую жизнь?! На спектаклики, поездочки, кафешантанчики!

Долго еще в сгустившейся темноте разговаривали Марго и Серж. Постепенно девушке удалось убедить смелого «Коршуна», что не надо бояться пролить кровь. Надо все планировать спокойно и тщательно… Так, чтобы кровь не проливалась, но появление банды запоминалось бы навсегда.

Серж понял, что в словах девушки много правды. И еще он почувствовал (однако понял много позднее), что «спасенному котенку» нечего, совершенно нечего терять.

На следующее утро, кстати, газеты писали не о простреленной ноге, а об этой самой тысяче, широким жестом брошенной на стол. Таки красота!

* * *

Налет прогремел на весь город, но ни полиция, ни оккупационное командование «Коршунов» не обнаружили. Хотя, весьма вероятно, особо и не искали. В конце концов, кто такой какой-то сахарозаводчик? Не генерал же губернатор, в самом-то деле.

Зато в банде имени Марго уже никто не произносил с насмешкой или пренебрежением. Тот самый Владимир, который так нравился мадемуазель, как-то шепнул Сержу, что временами просто боится взгляда Марго.

Вскоре после того ограбления к «Коршунам» через молдаванских бандитов обратился некий «серьезный человек». Бандиты называли его Легень, слово его имело-таки вес на Молдаванке. Это был Яков Легенченко, большевик, руководитель Большефонтанковского совета. Большевики готовили очередной переворот и очень рассчитывали на силы, как они сами говорили, «асоциального элемента», имея в виду и «Коршунов», и «Волков» и босяков Корнилова, и щеголеватых бандитов Япончика.