Воровка (ЛП)

- Марко. - Голос моего героя обещает расплату. Его глаза снова останавливаются на мне, и тон смягчается. - Ты замерзла, синьорина. - Он снимает пиджак и накидывает его мне на плечи, и тепло окутывает меня, как одеяло. - Это не лучшая часть города, чтобы гулять здесь в одиночестве. Одной и нетрезвой.

Моя благодарность стремительно испаряется. Он осуждает меня? Что, черт возьми, он знает о моей жизни?

- А тебе не стоит давать непрошеные советы, но ты это делаешь. - Ладно, это довольно грубо. Мама была бы в шоке. - Но спасибо за помощь, - нехотя добавляю я и поворачиваюсь, чтобы уйти.

- Не за что, - отвечает он, шагая за мной.

- Что ты делаешь?

- Провожаю тебя домой, - говорит он, как будто это очевидно. - Как я уже сказал, это опасный район, и я бы не хотел, чтобы ты снова пострадала.

Дом наполнен воспоминаниями, которые я пыталась вытравить бутылкой водки.

- Я не хочу идти домой, - угрюмо бормочу я. - И меня не беспокоит, что кто-то может причинить мне боль.

Наступает долгая пауза.

- Меня беспокоит, синьорина.

Почему?

- Значит, мы зашли в тупик. - Я делаю еще один большой глоток водки, а затем, по какому-то странному побуждению, предлагаю бутылку ему.

Я ожидаю, что он откажется. Я даже готова к тому, что он сделает что-то драматическое, например, бросит ее в канал. Но, как ни странно, он не делает ни того, ни другого. Он осторожно берет ее из моих пальцев. Его губы обхватывают горлышко бутылки, как мои секундой ранее, и он пьет. Затем он возвращает ее мне, его пальцы касаются моих.

В моей груди расцветает тепло.

Мы идем в темноте, по очереди отпивая из пустеющей бутылки, и никто не нарушает тишину.

- Сегодня я похоронила родителей, - наконец говорю я.

Он смотрит в мою сторону.

- Мне жаль.

- Я не грущу. - Это не совсем ложь. Грусть - слишком простая эмоция, чтобы описать то, что мой мир рухнул. - Я злюсь. Я в ярости. Моя мать была больна, но она скрывала это от меня. А когда она умерла, мой отец вышиб себе мозги.

Он ничего не говорит.

- Не только мои родители лгали, - продолжаю я. - Они все лгали. Моя лучшая подруга тоже не сказала мне. Они думали, что защищают меня? - Я делаю еще один глоток. - Но я не чувствую себя защищенной. - Мой голос звучит вызывающе, пронзительно и горько. - Я чувствую себя преданной. Я ненавижу их за это.

Он молчит, но на этот раз молчание ранит меня.

- Что ты об этом думаешь? - требую я. - Ты собираешься дать мне тот же совет, что и священник? Скажешь, чтобы я их простила?

- Я бы никогда не стал указывать, что ты должна чувствовать.

Я спотыкаюсь о моток веревки. Я почти падаю, но его руки обхватывают меня прежде, чем я это делаю. Его прикосновение кажется… уверенным. Надежным. Шокирующе мужским.

- И что дальше? - продолжаю я. Он - высокая фигура в темноте, теплое присутствие рядом со мной. Я все еще не вижу его лица, и, возможно, именно это развязывает мне язык. А может, причина в водке. - У тебя нет для меня совета? - Я продолжаю тыкать в открытую кровоточащую рану. - Если бы ты был на моем месте, если бы твои родители бросили тебя, как мои, что бы ты сделал?

- Я не знал своих родителей, - говорит он без раздумий. - Меня оставили младенцем на пороге церкви.

О. О.

- Мне так жаль.

- Мне не нужно твое сочувствие, tesoro (сокровище. Сленг — лапочка). — Легкое, расслабленное положение его плеч сменяется напряженностью. Это явно не самая приятная тема для него, и очевидно, что он предпочел бы говорить о моих проблемах, а не о своих.

- Тогда дай мне совет, - выдыхаю я. - Скажи мне, что делать. Скажи мне, как двигаться дальше.

Он все еще обнимает меня, и я не делаю никаких попыток отстраниться. Приятно, когда тебя обнимают. Его прикосновение - это портал в фантастический мир, где я не остаюсь совершенно одна. В мир, где есть кто-то, кто заботится обо мне. Кто-то, кто подхватит меня, прежде чем я упаду.

- Твои родители любили тебя?

Я молча киваю. Вот почему их предательство причиняет такую боль.

- Мы не принимаем правильных решений под давлением, - тихо говорит он. - Когда нас обижают, когда нам больно, мы не думаем. Мы прячемся, мы сбегаем. Я не могу притворяться, что понимаю решение твоих родителей. Может, они думали, что защищают тебя. А может, они не хотели, чтобы твои последние воспоминания о них были наполнены болью.

Я саркастично хмыкаю, но он еще не закончил.

- Что касается того, как жить дальше, - мягко говорит он. - Ты просто делаешь это. Ты помнишь, что тебя любили, и проживаешь каждый следующий день. Пока однажды ты не начнешь вспоминать о них без боли. Гнев и горе утихнут, cara mia (моя дорогая), и у тебя останутся только хорошие воспоминания.

Мы уверенно идем к цивилизации. Передо мной возвышается Ca’Pesaro (Дворец в Венеции на Гранд-канале), отбрасывая витиеватые тени на канал. Я допиваю остатки водки и бросаю бутылку в воду.

Он молча наблюдает.

- Где ты остановилась?

Я не могу пойти в квартиру родителей. Просто не могу. Я не могу находиться там, где они умерли. Я не могу столкнуться с соседями и не могу справиться с их сочувствием и заботой.