Анахронизм, пробуждающий лишь любопытство, но совершено неактуальный в настоящее время.
Прежде чем Вишес открыл дверь, Брат посмотрел на него через всю комнату.
– Знаешь, тебе не нужно стирать ее воспоминания. Вы можете оставить как есть, если хочешь. Роф гораздо лояльней к этому… ему положено, учитывая, что его королева – полукровка.
Эссейл подумал о том, чтобы прервать этот бесполезный разговор, но вместо этого пожал плечами.
– Хороший совет, и очень ценный. Проблема в том, что моя женщина пребывает в состоянии панического ужаса от того, кем я являюсь, поэтому, боюсь, такой подход не подойдет мне ни сейчас, ни в ближайшем будущем.
– Хреново.
– Знаешь, ты подобрал самое подходящее для этой ситуации слово.
Когда Вишес вышел, не проявив никакой сердечной эмоции или по–мужски глубокого соболезнования, Эссейл проникся к Брату еще большей симпатией. А что касается новой угрозы для вида? Было время, когда его эта новость могла заинтересовать – как возможность заработать. Сейчас он вписался в это лишь из чувства долга, и то не особо сильного...
Черт, он не знал, почему его это вообще беспокоило. Осознание того, что Омега убивал невинных, не была для него новостью, и он, конечно же, не боялся, что Братство выступит против него, если он нарушит свое слово. В конце концов, этот страх требовал хоть какого–то желания остаться в живых, чем он похвастаться не мог…
Когда дверь снова открылась, он не стал поднимать голову.
– Еще один совет? Или очередная просьба?
– Ни то, ни другое, – сказала Марисоль.
Эссейл вскинул голову:
– Марисоль...
Она нахмурилась, и Эссейл догадался, что она не хочет, чтобы он произносил ее имя. Но вместо того, чтобы установить эту границу, она прокашлялась.
– Мне нужно вернуться в твой дом. Я хочу забрать свои вещи и машину. Но спешка ни к чему. По крайней мере, пока мою бабушку отсюда не выпустят.
Она, такая красивая, стояла в дверях в своей простой зимней одежде: черная флисовая кофта оттеняла ее крашеные светлые волосы, синие джинсы были свободными и удобными, а ее обувь – практичной для этого времени года.
Для него она с равным успехом могла стоять и в бальном платье, увешанная драгоценностями…
Внезапно она перенесла вес с носков на пятки, и обняла себя, словно чувствовала себя неуютно под его взглядом.
– Как пожелаешь, – сказал он, опустив глаза. – В любое время, как ты захочешь, просто дай мне знать… и, если ты не чувствуешь себя комфортно со мной, то, разумеется, можешь поехать в особняк с кем–то другим.
– И не днем, – горько сказала она. – Правда ведь.
Через мгновение он ответил:
– Да, все верно.
Знаете, подумала Сола, гораздо легче злиться на мужчину, когда он не выглядит таким поникшим и разбитым.
Эссейл сидел в другом конце комнаты, в совершенно неподходящем для него кресле: все то время, что она знала этого мужчину, его окружала аура богатства. Нет, даже больше, чем просто богатство. Это благополучие–до–самой–смерти, высокомерие и интеллект, которые он носил наряду с одеждой, пошитой на заказ, и Сола подозревала, что набор этих качеств передавался в его семье из поколения в поколение.
Благополучие, которого, например, хотел достичь Рикардо Бенлуи, но так и не сумел.
– Мне пора, – прошептала она.
Но при этом не сдвинулась с места. Вместо того, чтобы немедленно выйти в коридор и... да, она просто стояла там.
Они с Джейн еще немного поговорили, после того как она сообщила о том, что хочет уехать… а потом, то ли чай подействовал, или же сказалась ужасная усталость, Сола откинулась на спинку дивана и проспала в течение полутора часов. Когда она проснулась, Джейн что–то набирала в телефоне с беспокойным видом… и женщина, похоже, обрадовалась возможности вернуться к своей работе в клинике. Или, может, дело в чем–то еще.
Кто знал, и Сола, разумеется, не задавала вопросов. У нее и без того голова забита всякой информацией.
– Тебе еще что–нибудь нужно? – спросил Эссейл, не поднимая головы.
Да, на самом деле: можем мы вернуться в те времена, когда ты был просто бывшим наркоманом, поборовшим кокаиновую зависимость, который отказался от преступной жизни, и мы вместе с моей бабушкой будем жить долго и счастливо?
– Я не могу решить, хотелось ли мне, чтобы ты рассказал обо всем раньше или же не рассказывал вообще, – услышала она свой голос.
– Я могу ответить на этот вопрос. – Он повел головой из стороны в сторону, словно разминая больную шею. – Лучше бы не стало.
– То есть, тебе нравится быть лжецом.
– Когда дело касается тебя, – Эссейл поднял на нее свои глаза лунного света, – я не лгу. Именно поэтому мы с тобой пришли к этой отчужденности. Нет, я хочу сказать, это скорее потому, что ты смотришь на меня, как на опасного незнакомца, а это хуже всех самых ужасных порождений моей паранойи.
– Не пытайся вызвать у меня чувство вины.
– Всего лишь констатация факта. И, кроме того, я ни в чем тебя не обвиняю. Я слишком хорошо тебя знаю…
– Ты совершенно меня не знаешь.
– В самом деле? Это не правильное утверждение. А правильное заключается в том, что ты