Воровка (ЛП)

Светящийся, он был одним из самых красивых зрелищ, что Вишес когда–либо видел: впечатляющий, как горный хребет, захватывающий, как идеальный закат, безграничнее океана, выше небес.

Он выходил за рамки любых существующих норм, и Ви моргнул, не потому что его слепило от яркости, а потому что сигналы, которые зрительные нервы посылали в мозг, были слишком сильными, слишком многочисленными и резонансными.

Голос Лэсситера эхом разлетелся по всему Святилищу, хотя он не произнес вслух ни слова. «Я принес тебе приветствие от твоей мамэн. Поднимись и узнай, что ты благословлен в этой жизни, поскольку ты – ее сын, и ты – достойный».

Ви поднялся на ноги с желанием откреститься от подобных благословений, спасибо, но шли бы они лесом. Но потом он подумал о Джейн и задавил в себе гнев.

Тем не менее, он чувствовал, что должен был сказать:

– Я не верю в свою мать.

«Твоей веры не требуется».

По какой–то причине, его это беспокоило. Может, потому, что это означало, что кто–то другой управлял автобусом судьбы… будто он это раньше не понял.

– Она больше не существует. Ее нет.

«То, что не живет, умереть не может. Подобно времени, что окружает нас, и неважно, видишь ты его или нет».

Внезапно и против его воли, все дерьмо вышло на поверхность. Дерьмо, в котором он не хотел признаваться даже самому себе... гребаное дерьмо, которое беспокоило его с тех пор, как он пришел сюда и обнаружил тупое эмо–послание, которое она оставила для него, него одного.

– Почему не я? – услышал он себя. – Если я ее сын, почему она не заставила меня быть своим преемником?

Высшая степень нарциссизма – интересоваться о таком мимоходом. И признать это перед кем угодно, тем более перед Лэсситером, ради всего святого… Ви почувствовал себя кандидатом на серию оплеух, которыми приводят в себя истерических сучек.

Лэсситер протянул руку, но не коснулся Ви. Его пальцы застыли в двух дюймах от его грудной клетки.

Несмотря на отсутствие прямого контакта между ними, Ви наполнило тепло, и оно усиливалось, пока не заполнило его всего… все его существо, подумал он... Боже, как хреново будет возвращаться на землю с этой блаженной высоты.

Только вот... он понял, что у этой теплоты была высота, как в песне, гул, характерный для одного и только одного существа, которого он когда–либо знал.

Он понял, что это была его мамэн. Это чувство любви, охватившее его, было... ею.

«Она не исчезла. Она по–прежнему с нами и с тобой». Лэсситер опустил руку. «И она не выбрала тебя не потому, что не любила, как раз наоборот – любила очень».

Несмотря на то, что Лэсситер разорвал их светящуюся кинетическую связь, Вишес все еще ощущал ее глубоко в костях. И когда он представил хрупкую фигурку Девы–Летописецы в ее черной хламиде, с белым светом, сверкающим из–под полов мантии, тепло снова усилилось.

«Она во всех нас. Пребывая здесь, она скучала по своим творениям, и, освободившись, смогла снова войти в нас. Она не ушла… она вернулась к истокам, туда, где она была счастлива».

В этот момент Ви краем глазом заметил движение у колоннады перед спальней его матери… и увидев, что это было, он был совершенно удивлен... и не удивлен одновременно.

Это был черный кот. Но не простой черный кот.

Это был черный кот Бэт, Королевы расы. Которого она привезла с собой в особняк много лет назад.

Когда взгляд Ви встретился с его светящимся зеленым, священная аура окружила животное, и он понял, что она была с ними все это время. С самого начала она была с ними... прямо среди них, не открывая себя.

С чувством неотвратимости и покоя, последний из кусочков головоломки Ви встали на место, пустота заполнилась ответом на вопрос, который он, сам того не зная, задавал все эти годы.

«Да, сказал Лэсситер, «несмотря на все ее недостатки, она всегда любила тебя и твою сестру, и теперь она может это выразить. И она всегда любила свои создания, и теперь она может показать и это. Поэтому закрой глаза и узри будущее, как можешь только ты. Ты должен всё довести до конца, понимаешь? Ты доведешь до конца…»

– …Вишес? Проснись, любимый…

Ви резко сел в темноте, пот градом катился по его лицу, грудь стянуло от удушья, сердце стучало как сумасшедшее.