— Муллу мы все знаем, — осторожно начал вор с крупной, лобастой головой. На его худых и узких плечах такая голова выглядела неестественно, казалось, она могла отвалиться при первом же неосторожном движении. — Он путевый законный. Лично я не припомню случая, когда бы он подвел бродяг. Мне нравится этот парень, и лучшего смотрящего, чем он, нам подыскать невозможно. Вспомните, как он усмирил сучар в колонии под Сеймчаном, когда они захотели вырезать всех урок…
Те, кто знал об этом случае, одобрительно закивали.
…То, о чем говорил большеголовый вор, произошло пять лет назад, в самый разгар сучьей войны, когда в одночасье вырезали половину блатных. В те времена колонии раскалывались на сучьи и воровские, вирус недоверия друг к другу поразил весь воровской мир. Одна крупная партия воров была этапирована в «красную» зону, где их уже ждало несколько сотен сук. Это был негласный смертельный приговор, вынесенный лагерным начальством ворам за недавний бунт. Вооруженная охрана провела их в отведенный барак через разъяренную толпу ссученных и неторопливо удалилась, ожидая предстоящей потехи. Законные, оставшись в огромном темном бараке, готовились умирать. Те, кто верил в бога, усердно молились в уголке, безбожники крыли на чем стоит свет самих себя, ссученных, дьявола, а заодно и тех, кто молился. Законные знали о том, что ссученные всегда предлагали ворам в законе выбор — перейти в их ряды или принять смерть. Незадолго до этого на сходняке законными решено было, что лучше умереть, чем отказаться от воровской идеи. И когда Мулла, помолившись, вдруг неожиданно вышел из барака, все решили, что он переметнулся на сторону ссученных.
Вернулся Мулла через час.
— Все, бродяги, — бодро произнес он, глядя прямо в недоверчивые физиономии арестантов. Ничего не скажешь — бодрячок, стоящий у края могилы. — Зря молитесь, поживем еще. Пахан этой зоны — бывший мой подельник и старый должник. Когда-то я вытащил его из ментовских лап. А долги возвращают даже суки. В общем, так, мы с ним договорились разделить зону на две половины: воровскую и «красную» — и в дела друг друга не вмешиваться.
Возвращение Заки из лап ссученных было похоже на чудо и напоминало воскрешение библейского Лазаря — многие уже считали Муллу покойником.
И лишь позже Мулла признался, что держал в рукаве нож и в случае отказа своего бывшего подельника уложил бы его на месте ударом в сердце…
— Я против Муллы, — сказал вор с некрасивым погонялом Глист.
Свое погоняло зэк получает в начале своей воровской карьеры и несет кличку, как собственную судьбу, до самой смерти. Она его корона, она его горб. Редко какой вор с «презрительной» кличкой добивался таких высот, как Глист: он был смотрящим на четырех воровских зонах, дважды выигрывал сражения у ссученных, а на станции Котласская устроил «красным» такую резню, что об этой победе мгновенно заговорил весь Север, прозвав ее «Котласским побоищем».
— Я тоже наслышан о том случае, когда он сумел разделить сучью зону, — продолжал Глист. — Но мне всегда было интересно знать, что же такое он сказал сукам, что заставил их вдруг неожиданно отказаться от войны. А может, эти ребята падают в обморок при виде крови? — предположил он с издевкой.
— Я ни в чем не собираюсь оправдываться, Глист. Я поступил так, как мне подсказывала совесть. И кто меня упрекнет в том, что я сумел спасти жизни нескольких десятков воров? Сделал я это для того, чтобы мы выиграли главное сражение. А быть ли мне паханом на этой зоне… Вы ведь еще не спросили меня, бродяги, а я еще не согласился. Слишком это хлопотное дело! — Мулла скрестил руки на груди.
Он осознавал собственную силу и то, что при желании он мог бы раздавить любую мятежную кодлу и сделаться паханом, не спрашивая ни у кого разрешения. Но в этом случае он нарушил бы один из воровских принципов — на законного вор должен смотреть как на равного. Он был силен не только людьми, стоящими за его плечами, не только беспризорным детством, но и чистотой прошлой жизни. И в этом его спокойном ответе чувствовалась сила, которая в несколько минут способна была перевернуть весь лагерь.
— А знаете что, бродяги, я согласен быть смотрящим, не превращать же нашу жизнь в бардак, — после долгой паузы сказал Мулла и, слегка прищурив раскосые глаза, добавил: — Может быть, у кого-то имеются свои соображения на этот счет?
— Будь смотрящим, Мулла! Ты достойный вор! — поддержали Заки Зайдуллу воры.
— Мулла правильный бродяга!
— Пусть Мулла будет!
Вечером того дня, когда Муллу избрали смотрящим лагеря, Беспалый опять велел привести к нему Заки Зайдуллу. Лагерный «телеграф» сработал мгновенно, весть о новом смотрящем достигла ушей кума. Молоденький лейтенант, сопровождаемый четырьмя автоматчиками, ткнул в новоиспеченного смотрящего пальцем и распорядился:
— Эй ты, узкоглазый, быстро к полковнику!