Воровская правда

— Возможно, они и правы. Братва тебя действительно грела, и ты должен как-то отблагодарить ее за это. Но чего же они хотят от тебя?

— Я должен порешить кума той самой крытки, — выдавил через силу Тимоха.

— Ах, вот оно что! — кивнул Мулла. — Откажись! Каждый из нас выполняет свою работу. Мы сидим, а кум за нами присматривает.

— Поздно. Если я этого не сделаю через два дня, то на третий день меня самого прирежут.

— Понимаю. Похоже, так оно и будет. Слово братвы — закон.

— Мне указали его дом. Сказали, в какое время он обычно выходит, когда приходит. Я уже караулил его у подъезда. У него красивая жена и двое сыновей, погодки. Конечно, наш кум — козловатый «дубак», но я считаю так же, как и ты: мы делаем свое дело, а он свое. — Помолчав, Тимоха добавил, качнув головой: — Но, видно, он крепко наступил на хвост Сереге Длинному… Вот тот и хочет расквитаться с ним чужими руками.

— Ладно, не грусти! Ну, давай выпьем! Не до утра же нам держать стаканы в руках.

И Мулла, запрокинув голову, влил в себя водку. При этом кадык его мерно ходил вверх-вниз, будто кто-то дергал его за веревочку. Потребление спиртного он тоже себе прощал, хотя и никогда не забывал о том, что он истинный правоверный. За эту слабость впоследствии он будет истязать себя изнурительным постом и долгими молитвами. Мулла всегда повторял, что он прежде всего вор, а все остальное вторично. Он наказал подельникам положить ему в могилу, как и полагается всякому законному, острый нож, бутылку водки и колоду карт.

Глотков получилось пять, после чего Мулла резко выдохнул и поморщился.

— Что скажешь, Заки? — спросил Тимоха, занюхивая водку рукавом.

— Помогу я твоей беде, — помолчав, ответил тот. — Серега Длинный мне кое-что должен, так что, думаю, он не будет возражать, если я откуплю тебя…

* * *

Случай этот Заки Зайдулла припомнил, когда подходил к бараку, в котором был заперт Хрыч со своей кодлой. Тогда Мулла отдал за Тимоху Сереге Длинному своего раба, чью жизнь за месяц до того выиграл в буру. Если бы этого не произошло, возможно, не было бы сейчас Тишки Беспалого.

— Стоять! — звонко скомандовал капитан Морозов, напомнив ворам, кто на зоне власть.

Мулла подумал, что этот офицерик совсем еще мальчишка и, похоже, еще тоже не успел вдоволь налюбиться с бабами. Скорее всего в юности он мечтал стать летчиком и бороздить просторы пятого океана. В армию наверняка пошел с охотой, но никогда не думал, что судьба так скверно подшутит над ним, заставив стеречь зэков в Заполярье. Наверняка своей девушке он пишет, что служит в далеком пограничном гарнизоне и охраняет священные рубежи Советской Родины. Его ложь можно понять и даже оправдать — быть надзирателем на Руси всегда считалось недостойным ремеслом. Ведь не случайно солдаты-срочники, идущие на дембель, спарывают с гимнастерок не только красные погоны, но даже и эмблемы с гербом.

Зайдулла остановился.

— Что еще предложишь, начальник?

— Не разговаривать! — огрызнулся Пингвин. — Прокопенко! — окликнул он двухметрового детину. — Открывай дверь!

— Слухаю, тарищ капитан! — с готовностью отозвался хлопец и, громыхнув ключами, уверенно двинулся к бараку. Связка ключей в его огромных лапах казалась неестественно маленькой. После некоторого усилия дверь отворилась, и поток света вырвал из темного нутра барака заросшие физиономии зэков.

— Ба! Да к нам пополнение идет! — раздался радостный голос Хрыча. — Никак сам Мулла пожаловал! Новый смотрящий. Дружок кума. А может, ты стал сукой, Мулла? Тогда заходи! Мы ведь тебе уже подготовили достойный прием!

— Заходить по одному, — грозно рявкнул капитан, насупив брови. — И не дергаться, если не желаете получить пулю в затылок. Вперед, Мулла!

Зайдулла опустил руки и осторожно пошел в барак, а следом за ним затопали остальные зэки. Капитан улыбнулся — все прошло как по маслу.

— Закрывай дверь! — повеселевшим голосом приказал Пингвин. — Думаю, у них найдется, о чем поговорить.

Дверь скрипуче повернулась на петлях и с грохотом затворилась.

Мулла знал Хрыча еще по хабаровской пересылке, где в конце тридцатых годов верховодили «красные» отряды. Воры называли эту пересылку «сучьим логовом». На то имелись свои веские основания. В конце тридцатых энкавэдэшники нагнали туда уголовников со всего Приморья, а заправляли там суки, приговоренные ворами за провинности перед законными к смерти. Опасаясь, что их могут перевести в «черный» лагерь, где правил воровской закон, суки готовы были выполнить любой приказ администрации и не стеснялись даже идти на откровенное сотрудничество с кумовьями. Суки из хабаровского «логова» частенько выполняли функции карательных отрядов, их направляли туда, где царил воровской порядок. Пользуясь покровительством администрации, они не только жестоко подавляли воровские бунты, но и навязывали на зонах сучьи законы. Блатные сопротивлялись как могли — в знак протеста против сучьего беспредела они резали себе вены целыми бараками, кололи зазевавшихся сук заточками, душили удавками, но силы были неравными…