Воровская правда

Потом следовали второй и третий глотки. Их полагалось делать не спеша, наслаждаясь кайфом, который обжигающей волной расходится по всему нутру. Эта благодать помогает некоторым зэкам не лезть от тоски на стену и вспоминать все светлое, что осталось на воле.

— Где же ты был раньше-то? — млел от счастья Лука, бережно держа в руках кружку с горячим чифирем. — Мы ведь без чая помирать собрались. А то еще хуже, перегрызли бы друг друга в тесноте, как крысы в бочке.

Керосин остался доволен похвалой.

— Спрашиваешь, где я был? Там уже мусора толпятся. Шмонают. Да все без толку.

— И то верно!

Новенький сделал глоток, другой, а потом, как и положено в таких местах, передал драгоценный напиток соседу.

За чифирем позабыли даже приглядывать за «дорогой» — одной из главных святынь тюрьмы. Именно «дорога» связывает осужденных с волей; благодаря ей заключенные узнают тюремные новости; именно по ней передаются приказы генералов преступного мира.

Действует «дорога» несложно: через решетки соседних камер протягиваются крепкие нитки, к которым крепятся послания зэков, достаточно потянуть за нить, чтобы привести дорогу в движение.

Листок бумаги робко вынырнул из-за угла, как будто хотел убедиться в безопасности происходящего, и, обнаружив, что ничего ему не угрожает, медленно пополз дальше. Малява остановилась в самом центре зарешеченного окна и терпеливо стала дожидаться, когда на нее обратят внимание. А зэки в это время увлеченно смаковали чифирь, полагая, что не существует в эти минуты более важного занятия, чем бестолковая, но проникновенная трепотня между обжигающими глотками.

Первым маляву заприметил Егорка Малышев, двадцатипятилетний малый с шершавой кожей, какая бывает только после сильного обморожения. Именно за этот недостаток он и был прозван сокамерниками Чешуей.

Егор отставил кружку, виновато улыбнулся и сказал:

— Васил, нам маляву послали. Сам прочтешь?

Васил был в камере признанным авторитетом. Он был старшим не только по возрасту, но и по опыту, немудрено — три ходки по пять лет каждая. Он был хорошим знатоком лагерной жизни, а среди новичков прослыл терпеливым агрономом, способным привить крепкую веточку тюремных традиций к самому чахлому ростку.

Васил был ответственным за дорогу и все малявы читал первым. Только после этого доводил тюремный глас до обитателей камеры. Но не было сейчас силы, которая смогла бы оторвать его от чифирного ритуала. Ему приятно было держать горячую кружку в руках и чувствовать, как ее тепло разливается по всему телу.

— Ладно, читай, — великодушно разрешил Васил и сделал очередной глоток, который показался ему на редкость вкусным.

Чешуя распаковал маляву. Мужики сидели на корточках, образовав широкий круг. И если бы не знать, что они попивают чифирь, можно было бы подумать, что зэки участвуют в каком-то таинстве.

— Прочитай! — протянул Чешуя маляву Луке, который ревниво наблюдал за тем, как кружка с чифирем переходила от одного зэка к другому.

— Да что с тобой, Чешуя?! — глянул Лука на парня, который стал белее мела. Сейчас особенно было заметно, насколько он некрасив. Он напоминал ящерицу, с которой клочками сходит старая кожа. — Ну, давай сюда!

Его насупленные брови, сжатые губы выражали явное неудовольствие: он давал понять недоумку, что в тюрьме также существуют важные дела, от которых отрывать не рекомендуется.

Кружка с чифирем уже совершила полный круг. Сосед, сутулый старичок, угодливо протянул Луке кружку. Лука, отстранив его руку, взял маляву. На своем тюремном веку он прочитал их не одну сотню и был глубоко уверен в том, что не существует посланий, ради которых можно было бы отложить чифирь.

Сидельцы безучастно наблюдали за тем, как Лука читал письмецо. Прочитав его, он принялся бережно разглаживать смятые уголки листка, как будто хотел оставить записочку себе на память.

Сутулый услужливо протянул ему кружку, в глубине души надеясь, что тот откажется в пользу других. Но Лука взял кружку с чифирем. Рука его дрогнула, и густая черная жидкость пролилась на пальцы, на живот.

Лука несколько раз взболтнул содержимое кружки, выплеснув несколько черных капель на пол, а потом с силой плеснул горячий напиток Керосину в лицо.

— А-а-а-а! Что ты делаешь, сука! — вскочил парень и метнулся к умывальнику ополаскивать обожженное лицо. — За что?!

— Лука, ты че? — вступился за Керосина широкоплечий вор-домушник по кличке Рваный. Он уже давно устал от начальственных замашек Луки и дожидался удобного случая, чтобы пнуть его под самый дых. — За такое знаешь что бывает?

— Может, ты для начала поинтересуешься, с кем сидишь?! Почитай! — Лука швырнул маляву Рваному.

Тот не побрезговал, подобрал с пола клочок бумаги. Прочитал.

Керосин стоял подле умывальника. Он усердно ополаскивал лицо и стряхивал с одежды черные чайные хлопья. Его обожженное лицо густо запунцовело.

— Да его, гада, убить мало за это! — рявкнул Рваный.