И задал он этот вопрос таким уверенным тоном, что у Кутакова не осталось даже сомнений в том, что Барон и без него хорошо знает, откуда у кого растут ноги. Тем не менее он подробно поведал об имевшем место тайном сговоре с новыми за спиной Блата. Выговорившись, он снова налил себе коньяку, и на этот раз Баронин составил ему компанию. Теперь он мог себе позволить расслабиться. Записанные на магнитофон откровения одного из основных действующих лиц разыгрываемой драмы открывали совершенно новую страницу в деле, которое он окрестил про себя «приватизацией».
— Ну что же, Матвей, — поставив пустую рюмку, поднялся он из-за стола, — беседой я доволен… И не вздумай посылать за мной своих орлов! О братьях-разбойниках знаю не я один, но обещаю без нужды тебя не подставлять! Это ваши дела! Все, будь здоров!
Баронин насмешливо подмигнул и двинулся к двери. Выстрела в спину он не опасался, слишком на толстом крючке сидел у него Кутаков.
Уже хлопнула входная дверь, а Кутаков все еще продолжал сидеть на своей царственной кровати, тупо глядя перед собой. Слишком резок был переход от полнейшей безмятежности всего полчаса назад до почти скорбного уныния, в которое он впал сейчас. И ему повезло: Барон действительно не станет шантажировать его при первом же удобном случае. Если он, конечно, и по сей день оставался все тем же Бароном, каким он его знал. Жизнь могла сломать и его, да и старый друг-приятель Ларс опять же… Несмотря на стоявшую в комнате жару, только при одном упоминании этого имени он зябко подернул плечами и потянулся за коньяком…
Опрокинув почти полный стакан, закурил, но желанное тепло не приходило — слишком напряжены были нервы. Из-за двери послышался громкий стон. Кутаков надел теплый спортивный костюм и кроссовки и пошел на двор. В сенях наткнулся на начинавшего приходить в себя от страшного удара охранника, сидевшего на полу и таращившего на него свои круглые и все еще пока бессмысленные глаза. С трудом сдержавшись, чтобы не пнуть его ногой, он в сердцах плюнул ему в лицо и поспешил в баню. На улице кружила уже настоящая пурга, больно хлестнувшая его по лицу ледяной крупой.
— Суки! — неизвестно к кому обращаясь, выругался он, и пурга, подхватив брошенное им слово, унесла его куда-то далеко в лес.
Словно разъяренный тигр, он ворвался в предбанник, где пил пиво с «массажисткой» его второй телохранитель, и, срывая зло на ни в чем не повинных людях, устроил там дикий погром. Привыкший к подобным эскападам охранник с непроницаемым лицом наблюдал за истерикой хозяина, а насмерть перепуганная девушка, забившись под стол, с ужасом смотрела на его налитые кровью глаза и летавшую по воздуху посуду…
Глава 7
Юрий Вожаков возвращался в Москву в самом приподнятом расположении духа. Одержанная крупная победа тешила его самолюбие, и ему приятно было сознавать, что и на этот раз его мысль, нервы и воля оказались сильнее, чем у его противников. Целый год он ждал этой минуты, и когда она наконец наступила и прилетевший утром Рокотов сообщил, что пароходство у них в руках, он вздохнул свободно. Рад был и сам Алтунин и тут же, не отходя от кассы, не только вручил ему двадцать пять тысяч обещанных наградных, но и отпустил на Канары. И только при одной мысли о том, что целых десять дней он проведет в настоящем раю, позабыв о тревожных буднях начальника службы безопасности и серой скучной Москве, на него накатила теплая волна сладких воспоминаний. В свое время он, искусно разыгрывая роль прожигавшего жизнь богатого бездельника, на славу погулял на этих сказочных островах…
Ему, битому и перебитому в годы застоя, нравилось работать с Алтуниным. И не только из-за щедрой оплаты труда, это само собой. Он снова чувствовал себя востребованным. Ведь в последнее время, когда загнивание государственного аппарата уже вошло в завершающую стадию, работать в ПГУ стало невыносимо. Страшно мешали сынки и прочие расплодившиеся до безобразия племянники царственных особ, словно нарочно собравшиеся в его отделе. И когда близкий родственник секретаря ЦК завалил чуть ли не всю резидентуру в одной из ближневосточных стран, уставший терпеть всю эту мерзость Вожаков впервые в жизни взбунтовался. Как сейчас он помнил свой визит к самому Андропову и холодное поблескивание его дорогих очков. Его, руководителя могущественного ведомства, перед которым дрожало хваленое ЦРУ, волновало тогда совсем не то, что погибли люди и развалена с таким трудом налаженная агентурная сеть, а то, как бы не испортить из-за этого отношения с ЦК.