Через сорок минут они были уже в так хорошо знакомом Баронину следственном изоляторе. Правда, впервые за эти годы его привели сюда не по собственной воле. Втолкнув в одиночную камеру, сразу же закрыли за ним хищно лязгнувшую тяжелую дверь, словно она была несказанно довольна тем, что получила наконец новую жертву. Сев на противно пахнувшую койку, Баронин машинально полез в карман за сигаретами. И тут же поморщился: все отобрали при обыске. Даже сигареты. И все же он был доволен: Зоя находилась в безопасности, если, конечно… От пробившей его словно электрический разряд неожиданной мысли Баронин даже поднялся с кровати. А если это обыкновенная ловля на живца, где в роли пресловутого живца выступал его бывший однокашник? Что тогда? Тогда… эта ловля удалась, и его «старый приятель» с лихвой отыгрался за фиаско у озера! А он сам снова угодил в так заботливо расставленную для него ловушку. Вместе с Зоей…
Баронин всю ночь проворочался с боку на бок на жестких нарах и уснул только под утро. А когда его через несколько часов грубо растолкали, он, глядя на стоявшего перед ним милиционера, даже не сразу сообразил, где находится…
С тяжелой душой шел Баронин по коридору в Главном управлении внутренних дел, исхоженному им за двадцать лет вдоль и поперек! Он знал здесь практически всех, и со многими был в хороших отношениях. И в самом деле, кто же будет здороваться с прокаженным? Конечно, были и те, для кого Баронин был обыкновенным предателем, презревшим живых и осквернившим память павших. Эти, наоборот, смотрели на него с нескрываемым презрением.
И как ни горько было сейчас Баронину идти под конвоем по управлению, ему было все же не до косых взглядов бывших коллег. Он ломал голову над тем, что ему могут инкриминировать? Володина? Так это надо было еще доказать…
Как он и предполагал, вместе с Турновым его ожидал светившийся от радости Симаков. В его желтоватых глазах застыло выражение торжества. Все правильно! «Запомни, Баронин, я обид не прощаю…»
Турнов смотрел на бывшего подчиненного с холодным равнодушием. Более того, Баронину показалось, что он смертельно осточертел полковнику со своими выкрутасами, отвлекающими его от куда более важных и нужных дел, и он ждал только одного: когда же наконец они отделаются от этого бунтаря. И по возможности раз и навсегда…
Он даже не удостоил Баронина кивком. Зато сияющий при виде окончательно поверженного врага Симаков, указывая на выдвинутый на середину комнаты стул, с подчеркнутой вежливостью произнес:
— Здравствуйте, Баронин! Садитесь!
Баронин едва заметно кивнул и, усевшись, окинул хорошо ему знакомую комнату долгим взглядом. В ней все оставалось по-прежнему, только на подоконнике появился какой-то новый экзотический цветок с крупными красными и желтыми цветами да изменилось отношение к нему хозяина кабинета.
Турнов не спешил приступать к беседе, или, вернее, уже к допросу, ибо на беседу люди приходили сами, а не доставлялись из СИЗО. По своему обыкновению, он, прежде чем начать любой разговор, закуривал. И Баронин непроизвольно следил за движениями своего бывшего шефа, виденными им тысячи раз. Как и всегда, Турнов, размяв сигарету, оторвал от нее фильтр и вставил в длинный мундштук из вишневого дерева. Не глядя на стол, нащупал на нем зажигалку и, поднеся ее к сигарете, прикурил.
Но в конце концов посмотрел на Баронина, словно только сейчас вспомнил о нем. Сказать же так ничего и не сказал. Снова Баронин не увидел на его лице ничего, кроме усталости и скуки…
И тогда Баронин начал сам.
— Может быть, вы мне объясните, — обращаясь сразу к Турнову и Симакову, проговорил он, — на каком основании меня задержали?
Турнов ничего не ответил, пуская огромные клубы дыма. Роли, видимо, здесь были распределены заранее.
— Вас, Баронин, — с потрясающей готовностью, словно это доставляло ему неземное наслаждение, ответил Симаков, — не задержали, а арестовали! И чтобы у вас не было никаких иллюзий на этот счет, вот, — протянул он ему листок бумаги, — ордер на ваш арест, подписанный прокурором две недели назад!
Даже не взглянув на ордер, Баронин вернул его Симакову.
— И в чем же меня обвиняют?
Не выдержав, Симаков взглянул на Турнова.
— Силен мужик, Павел Афанасьевич! — коротко и неприятно хохотнул он.
Турнов только пожал плечами. То, что Баронин силен во всех отношениях, он знал и раньше.
— Ну ладно, — как бы подвел итог лирическому вступлению Симаков, — перейдем к делу!
Он достал из лежавшей перед ним папки какую-то фотографию и протянул ее Баронину:
— Узнаете?