Пытаясь убедить не столько Боденштейна, сколько самого себя, Семенов, на ту пору еще тоже молодой физик, с завидным упорством и настырностью продолжал свои исследования, проверяя и перепроверяя результаты экспериментов, полученные им первоначально при окислении паров фосфора, а потом при окислении водорода, окиси углерода и других веществ. Положение осложнялось тем, что сомнения по поводу сенсационных результатов стал выражать и его учитель "папаша Иоффе". У другого бы ученого тут же опустились руки, но только не у Семенова!
Неустанный творческий поиск, доходивший до мученичества, взыскательность и глубокая вера в достижение цели увенчались колоссальным успехом. Семенов установил, что ниже определенных критических значений каких-либо параметров реактивной системы химический процесс полностью прекращается, а при поднятии "планок" тот же процесс, напротив, протекает с огромной скоростью и даже переходит во взрыв. То есть фактически он вышел на открытие предельных явлений при протекании химической реакции. Но и этого Семенову было мало. Он докопался до причин возникновения подобных явлений и вскрыл их, что дало возможность вплотную подойти к разработке цельной теории ценных разветвленных реакций.
Парадоксальным в этой истории является то, что Боденштейн сам своим открытием фотохимических реакций с большим квантовым выходом положил начало представлениям о цепной реакции, но вместо поддержки тех, кто в общем-то пошел по его следу, активно противостоял им, в данном случае противясь развитию учения о важном и распространенном в природе типе реакции. Семеновская же теория цепных разветвленных реакций не только объяснила особенности протекания сложных химических процессов, в том числе и окислительных, но и гениально предвосхитила новые сопровождающие их интересные явления, которые впоследствии были обнаружены экспериментально. За эту уникальную работу Семенов в 1956 году был удостоен Нобелевской премии.
По прошествии пяти лет такой же высокой оценки своего труда дождался и немецкий физик Рудольф Мёссбауэр, впервые столкнувшийся с резонансным ядерным поглощением гамма-квантов без отдачи ядра в твердых телах. Поначалу Мёссбауэр просто опешил: существует ли такое явление на самом деле или это ему только кажется? Открытие было сделано в 1957 году, но официально его зарегистрировали только в 1959. Никакой ошибки в этих датах нет. Тогда в чем же дело? А дело в том, что талантливый физик, мучительно терзаемый сомнениями и никому не сообщивший о своем наблюдении (поразительно, сделать крупное открытие и ни словом о нем не обмолвиться!), без передышки придумывал и ставил такие эксперименты, которые начисто могли бы опровергнуть и само открытие, и уже бродившую в сознании теорию, касающуюся обнаруженного эффекта. Всякий раз "эффект Мёссбауэра" давал о себе знать. Казалось бы, пора уже обнародовать данные. Нет, Мёссбауэр и тогда не поспешил с публикацией. Он оставил себе еще полгода на осмысление нового явления и последующих серий проверочных и контрольных опытов, хотя реальность его существования была очевидна.
Нобелевскому лауреату Илье Пригожину потребовалось целых 15 лет, чтобы окончательно убедиться в непогрешимости своих открытий, фактически заложивших основы термодинамики нелинейных необратимых процессов. Его творческое "я" не могло насытиться одним лишь предвкушением близкой славы. Ему нужна была уверенность, что "истоки необратимости большинства природных процессов поддаются пониманию".
Великий Луи Пастер относительно подобных творческих борений однажды сказал: "Быть убежденным, что ты обнаружил важный научный факт, томиться лихорадочной жаждой возвестить о нем и сдерживать себя днями, неделями, годами, оспаривать самого себя, пытаться опровергнуть свои собственные опыты и сообщить о сделанном открытии лишь после того, как истощены и опровергнуты все противоречащие гипотезы — да, это тяжкое испытание". Вероятно, под его словами могла бы безоговорочно подписаться еще целая плеяда исследователей, которые прошли через эти тяготы и познали реальную цену каждого открытия. Действительно, самое трудное в науке — это быть беспощадным к себе и своим достижениям, без чего нельзя ожидать каких-либо значительных научных переворотов.
Отрицательный результат — тоже результат
От отношения ученого к результатам своих исследований, от строгой и объективной оценки собственных выводов, зачастую не совпадающих с первоначальными замыслами и намеченными задачами, во многом зависят не только его личные достижения, но и развитие научной мысли в целом. Однако означает ли это, что на первый план в научном творчестве должен выдвигаться разумный подход к плодам своего труда? Этот вопрос исключительно важен не только для методологии научного творчества, но и для уяснения этических проблем.