Воровство и обман в науке

Любопытно, что помимо Хиллебранда в историю с гелием "вписался" еще один неудачник, который буквально "держал в руках" новый элемент, экспериментировал с ним, но завороженный журавлем в небе, так и не понял, какую крупную синицу упустил. Этим простофилей был уже знакомый нам Генри Кавендиш, чье богатое научное наследие надолго застряло в архивах науки. Никто из последующих поколений исследователей так и не обратил внимание на обнаружение Кавендишем газа, "который почему-то не удалось соединить с кислородом". Так что открытие новою химического элемента уже в незапамятные времена стучалось в ворота науки, но они, к сожалению, так и остались наглухо закрытыми.

Очень переживал, что упустил подвернувшийся случай сделать великое открытие, австрийский физик Феликс Эренгафт. В 1910 голу американец Роберт Милликен, повторив эксперименты, проведенные Эренгафтом, получил блистательные результаты, давшие возможность определить заряд электрона. Эренгафт долго не находил себе места и постоянно сетовал: "Если бы у меня была милликеновская терпеливость и элементарная дотошность в измерении погрешностей полученных данных!" Услышав вздохи Эренгафта, видный аэродинамик Теодор фон Карман решил его успокоить: "Видимо, здесь сказались совсем другие обстоятельства и, в первую очередь, полученное в детстве воспитание. Если отец Милликена, будучи пастором, внушал своему сыну поиск красоты и гармонии в мире, то ваш отец-врач вызывал в вас с детства ощущения беспорядочности и хаотичности мироздания". Забавные существа эти ученые, не правда ли?

Как известно, современные представления о строении атома связаны с именем Эрнеста Резерфорда, который в 1913 году простым и гениальным способом получил экспериментальные данные, подтверждающие строение планетарной модели атома, крошечные электроны которого снуют вокруг массивного ядра. Но один из многочисленных парадоксов науки состоит в том, что в течение добрых десяти лет, начиная с 1903 года, японский физик Ханторо Нагаока неизменно твердил то же самое, что и Резерфорд, однако его рассуждения ученый мир даже не подумал воспринять всерьез… Как же не понять негодования Нагаоки, фактически обогнавшего Резерфорда, но оставшегося в отличие от него "с носом". Когда же по этому поводу заговорили с Резерфордом, тот походя обронил ставшую потом крылатой фразу: "Мало быть всегда на гребне волны, надо еще поднимать эту волну". Мысль, как нельзя, точна. Безусловно, стремление пребывать лишь "на гребне волны" несовместимо с истинной целью науки — вечным поиском истины, которую необходимо не только искать, но и находить. В этом поиске задействованы миллионы, а "поднимают волну", как правило, единицы. Хотя желающих обустроиться на гребнях волн, ими не поднятых, хоть отбавляй.

Надо заметить, что Резерфорд вообще был мастер на всякие утонченные метафоры и колкости. В другой раз, когда его попросили дать для одного популярного журнала "показательное" интервью о личных успехах в физике, ученый наотрез отказался от разговора на эту тему, сопроводив это фразой: "Что тут писать? Здесь речи всего на две строчки, выражающие одну мысль, что физики-теоретики ходят хвост трубой, а мы, экспериментаторы, время от времени заставляем их сызнова поджимать хвосты".

Творческие удачи Резерфорда близко его знавшие ученые объясняли по-разному, но сходились в одном. Резерфорду на самом деле удалось поднять огромную волну в развитии физики, благодаря фантастической энергии, неистощимому энтузиазму и творческому дерзанию. У него-то как раз была необходимая творцу деловая хватка. Недаром в ученых и студенческих кругах за Резерфордом закрепилось прозвище "Крокодил". Один из его преданных учеников, советский физик Петр Леонидович Капица, работавший долгие годы в Кембридже, при строительстве собственной лаборатории даже потребовал от мастеров входную арку здания соорудить в форме крокодила. Непонимавших его "чудачества" Капица сдержанно поучал: "Крокодил похож на научное продвижение. Он стальными челюстями перемалывает все то, что встречается на пути и никогда не поворачивает назад".

Именно своей интеллектуальной одержимостью и способностью перемалывать острым умом колоссальное количество проблем, отметая все ненужное, истинный ученый резко отличается от случайно забредших в науку люден. Он внутренне свободен, он раскован в мыслях, он действует без всякой оглядки на стереотипы и авторитеты. Людям с такой "крокодильей" позицией суд истории обычно и отдает предпочтение в распределении приоритетов, хотя, возможно, кто-то в чем-то в самом начале научной судьбы их и опережал.