Я пристально посмотрел на него. Ярость закипала внутри меня и застилала глаза. Сейчас я ненавидел этого человека всеми фибрами своей души. Его признание было ударом ниже пояса. Что-то я сильно сомневался, что из нас и дальше выйдет тандем. В таких отношениях, как наши, доверие играло не последнюю роль. А тут вдруг выясняется, что меня спасли не по долгу службы, не по долгу чести, а так, по прихоти какого-то бомжа с Павелецкого вокзала. Блеск!
— Останови машину, — резко гаркнул я на священника.
— Не суетись, Григорий. Выслушай.
— Наслушался уже. Останови!
— Нет.
Недолго думая, я нарисовал для отца Евгения картинку, которую боятся увидеть в реальности все водители мира. Ни с того ни с сего слева на дорогу выбежала какая-то мамашка с коляской и буквально бросилась под колеса нашего внедорожника. От неожиданности или даже рефлекторно священник дернул руль вправо и смачно вмазался в первый же попавшийся фонарный столб. И так как скорость была приличной (отец Евгений не особо уважал правила дорожного движения), приложились мы оба крепко, даже подушки выстрелили. Но мне того и надо было — и потренировался в наложении мороков, и покинул (хоть и не с первой попытки) ненавистный мне автомобиль, даже не убедившись, жив ли священник или уже богу душу отдал.
Видеть этих козлов не хочу. Твари!
Глава 11
Порой наступает в жизни момент, когда быть хорошим совсем не хочется. Покидая разбитую машину, я даже не удосужился проверить состояние отца Евгения. Помню только, что слышал его стон, значит, он был без сознания, но жив. Все, этой информации мне было более чем достаточно, чтобы уйти, не терзаясь муками совести. Не думаю, что он сам таковыми терзался. Не вмешайся в мою жизнь несколько месяцев назад бессмертный Геворг, меня бы уже на этом свете не было. От осознания, что Совет мог просто закрыть глаза на факт моего умерщвления ворожеями, жгло душу. И особенно меня терзала мысль о том, что отец Евгений говорил обо всем этом так, словно ничего не произошло, словно говорили мы о вещах, само собой разумеющихся.