Ворожея

Староста с самым невозмутимым видом ожидал, пока соберется вся деревня. Но чего ему стоило это спокойствие, ведали лишь боги. Он не памятовал, чтобы на веку его батьки и даже деда зараз случалось столько недоброго. Растерзанный обоз, захворавший невесть каким недугом сын… И хоть не желал он признаваться вслух, но про себя уже в который раз вертался к красивому лику Милавы.

Солнце сидело аккурат в самой середке небосклона, щедро даруя земле свои золотистые лучи. Те немногие селяне, что уже пришли на сбор, не без усмешек наблюдали за выкрутасами Гедки, сына вдовицы Домны. Долговязый босоногий паренек с нечесаной копной русых волос блаженно плескался в луже. Он с упоением размазывал черные комья по льняной рубахе и штанам. Люд только посмеивался, когда Гедка принялся объяснять, что это месиво вовсе не грязь, а самая что ни на есть целебная жижа. А после купальской ночи она и вовсе благословенной богами сделалась. Но лишь только Гедка стал окроплять «святыней» соседей, как беззлобный хохот сменился недовольством, а затем и негодованием. Кое-кто из мужиков успел схватить юродивого за вороток и даже занес кулак.

– А ну стой! – крикнул староста, вовремя подоспевший на выручку. – Оставь мальца в покое.

– Да ты погляди, Череда, что он с моей рубахой сотворил! – крупный палец с черной лентой под ногтем указал на два свежих пятна.

– Отпусти! – велел староста. – Твоя рубаха ненамного стала грязнее.

– Девять годков стукнуло, а голова пустая, что закрома у разгильдяя, – пробурчал побагровевший мужик под общий хохот и нехотя ослабил хватку. Юркий малец снова плюхнулся в лужу.

– Гедка, – куда мягче покликал паренька Череда. Взъерошенный, аки воробей, постреленок поднял на старосту глаза. Череда в который раз подивился их глубочайшей синеве. – Подь сюда!

Паренек послушно запрыгал к старосте на левой ноге.

– Ты зачем одежку мараешь – мамке лишних забот подкидываешь?

– Так я ведь теперича целый год хворать не стану! – радостно известил Гедка и с разбегу снова шлепнулся в грязь.

– Гедка! Вот ты где! Вылезай, негодник, – закричала подоспевшая Домна. Ее намитка слегка съехала набок, дозволив выбиться паре белесых прядей. Многие бабы на деревне ведали, что голова вдовицы уже давно, еще с похорон мужа, сплошь оделась в раннюю седину. То ли из-за внезапной кончины супруга, то ли из-за переживаний за сына.

– Мамка, а мне теперича никакие хворобы не страшны, я в благословенной луже искупался! – объявил счастливый малец.

– Вылезай, кому говорю!

К всеобщему облегчению Гедка оставил-таки лужу в покое. Женщина виновато поглядела на селян, одежу которых украшали грязные кляксы.

– Останься, Домна, – попросил Череда. – Все равно малец уже весь выпачкался. А послушать, что случилось, тебе тоже надобно.

Женщина кивнула и отвела сына в сторонку, дабы тот больше не смог никому сотворить худого. Ей не пришлось долго волноваться. Народ быстро откликнулся на зов: не поспело облако скрыться за лесом, как люд уже толпился близ вещательной бочки, откуда староста пересчитывал прибывших. В ожидании, когда самый важный человек на деревне возьмет слово, селяне негромко обменивались страшными вестями. Те, кому впервой довелось услыхать, что сотворилось с обозом, в ужасе хлопали глазами и прижимали к себе детей. Не досчитавшись всего нескольких человек, Череда звучно прочистил горло и начал говорить:

– Соседи! Мыслю, что дурная весть уже поспела облететь все село. Но, как велит порядок, поведаю обо всем. Ночью какой-то лиходей напал на торговый обоз и перебил всех людей, что на нем ехали.

– Не просто перебил, а разорвал на куски! – для пущего впечатления не к месту влез один из близнецов-кожевенников.

Бабы ахнули. Мужики заговорили наперебой. Староста укоризненно поглядел на любителя красного словца – тот вмиг стал ярче самой спелой боровки[10] и с преувеличенным интересом уставился в землю.

– Покамест страшиться нечего, – поднял руку Череда, призывая люд успокоиться. Гул немного стих. – Но дабы души и тела усопших обрели покой, следует возвратиться к стойбищу и проводить погибших в последний путь до наступления ночи.

Селяне боязливо закивали.

– Потому, мужики, не мешкайте. Седлайте коней – поедем. Бабам велю оставаться в хатах и на всякий случай запереться до возвращения мужей, – староста уже хотел спрыгнуть с бочки, как испуганная Домна, прижимая к юбке улыбающегося Гедку (юродивый, видать, один не уразумел, что случилось), решилась вслух задать вопрос, коий терзал головы всех селян:

– И кто ж такое сотворить-то мог?

– Может, волки задрали? – предположил кто-то из мужиков.

– Да где это видано, чтоб волк посреди лета на людей нападал?! – замотал головой мельник.

– Тогда медведь?

– Чушь! – отмахнулся Вит.

– Какой медведь! Какие волки! Тут дело явно нечисто! Без темной ворожбы не обошлось! – высказала догадки Доморадовна, по обыкновению сжимая под мышкой петуха и не сводя внимательного взгляда со старосты. Стоявший в сторонке лекарь Рафал только ниже склонил голову.

– Неужто Черная Кукоба? – неуверенно спросила какая-то из баб.