Ворожея бессмертного ярла

Улыбка Янсрунда стала торжествующей. А потом он почти лег на Йанту, упираясь ладонями в ложе над ее плечами, и коснулся губами паутины чуть ниже её ключиц. С тихим звоном разноцветная нить исчезла, и Йанта уже не понимала, что обжигает её таким мучительным удовольствием — тающие паутинки или собирающие их с её тела губы Янсрунда. Грудь, руки, снова грудь и живот, бедра… Она всхлипывала, не владея собой, бесстыдно подставляясь под эти легкие жалящие поцелуи, что дарили свободу и одновременно забирали ее. И когда паутина исчезла, последним хрустальным звоном растворившись в воздухе, она почувствовала себя еще более беспомощной, чем в ней. С узами, пусть и волшебными, можно было бороться, с Янсрундом — нет.

Все равно, что сопротивляться холоду, вездесущему и бесконечному. Смерть от мороза — самая добрая, так? Теперь она знала, как это бывает. Она почти хотела принять еще один поцелуй Янсрунда, лишь бы не было так стыдно, однако такой милости ей не оказали. Холодные ладони снова скользнули между бедер, раздвигая их, гладя и лаская самые укромные уголки тела, потом жесткие прохладные пальцы двинулись дальше, внутрь.

Кажется, она стонала. Нет, не от боли — ее почти не было. Разве что в первые мгновения, когда все-таки невольно сопротивлялась власти чужого тела над своим. Ахнув, снова прикусила губу, пытаясь сдержаться… Прикрыла глаза — все равно это уже ничего не решало. Покорно расслабилась, разводя колени и поднимая их… Но потом, почувствовав первые толчки внутри, приглушенно застонала и подумала, что лучше бы было больно. Потому что получать удовольствие с тем, для кого ты всего лишь игрушка, — хуже прямого насилия. Даже этого утешения — остаться непокоренной хотя бы так — ей не дали.

Янсрунд брал её неторопливо, наслаждаясь каждым движением и прикосновениям. И с умелой высокомерной щедростью делил собственное наслаждение с Йантой. Ласкал, безошибочно находя самые чувствительные места, добиваясь отклика, как опытный музыкант от своего инструмента. Его холодные жесткие пальцы, казалось, знали о ней все. Как и куда нажать, где поцарапать до боли, где погладить нежно и терпеливо. Он не позволял ни выплыть из раскаленного сладкого марева, ни утонуть в нем окончательно, требовательно заставляя отвечать ему — и Йанта отвечала. Подчинялась и отдавалась, выполняя любое молчаливое требование.

И когда тугие мерные толчки внутри, не позволяющие ни думать, ни сопротивляться, переполнили меру удовольствия, она почувствовала себя наполненной чашей. В неё плескалось жидкое золотое пламя, растекаясь по всему телу до кончиков пальцев рук и ног. Чаша переполнилась, и в краткий миг, когда ледяная броня Янсрунда на миг треснула, Йанта увидела в бесстрастном зеркале его глаз свое отражение — то ли женщина, то ли живой трепещущий огонь.

— Моя… — выдохнул Янсрунд, приникая к её губам и безжалостно вбиваясь в тело. — Мо-о-оя…

— Нет!

Йанта замотала головой, сопротивляясь всему сразу. Наслаждению, что перелилось через край, заставляя выгибаться и в голос стонать. Стыду — горячему, мешающемуся с удовольствием, не затмевая его, а еще усиливая. Боли — несильной и тоже почти приятной, как специи делают вкус ярче. И — самое непреодолимое — желанию отдаться чужой власти. Покориться силе, признать ее, позволить взять себя полностью, ведь это такое счастье — отдаваться хозяину и господину.

— Нет! — простонала она отчаянно. — Не твоя!

— Упрямая… Так даже слаще.

А потом, припав к губам, Янсрунд пил её, снова лишая сил и внутреннего огня. Пил, явно наслаждаясь этим так же, как и ласками, если не сильнее. И его руки, что не давали отодвинуться, показались теплее, почти горячими, да и все тело Повелителя Холода будто согрелось.

— Упрямая, — повторил он с удовлетворением, оторвавшись от губ растерянной, измученной, изнемогающей Йанты. — Все равно будешь моей. Сама согласишься. А теперь — спи…

Заснеженная равнина вокруг померкла, приглушенно потемнела, налилась красками. Снег стал зеленым, мягким, шелковистым, вдали спокойной ровной полосой заголубела гладь воды… Йанта полной грудью вдохнула теплый воздух — запах стужи сменился ароматом травы и спелой земляники, душистым, свежим… Сон? Все-таки сон… Но разве бывают настолько яркие сны?

Тело налилось тяжестью, так что даже ресницы поднять было невмоготу. Она лежала на травянистом пригорке, бессмысленно глядя в ярко-синее небо, по которому лениво плыли белые клочья облаков. Лето, знойный день… Ни Повелителя Холода, ни его ледяного дворца посреди снежной равнины, ни проклятой паутины… Только тело все плывет и качается на последних волнах удовольствия, не давая забыть недавнее.

Йанта прикрыла глаза, бездумно отдаваясь нахлынувшей зыбкой дреме. Сон во сне? Пусть так… Не хотелось ни шевелиться, ни думать, ни чувствовать. Она ощущала себя пустой, как до конца вычерпанный и высохший колодец, пересохший родник в песках. Пусть… Она так устала… Пусть хоть этот сон будет приятным и спокойным, а потом, пробудившись, она подумает обо всем…

* * *