Ворожея бессмертного ярла

На корабле возникла ещё одна фигура, похожая на изогнутое почерневшее дерево. На его ветках висели красные и желтые плоды. Совсем маленькие, размером с монетку. Юг. Такое здесь не растёт. Южный чародей с магией смерти плывет на «Гордом линорме». Он хочет узнать вкус Островов-Призраков и научиться владеть волшбой мертвых севера. Он — друг Фьялбъёрна. Он много знает.

— Посмотрим, что будет? — мягко поинтересовался Мрак, глядя на корабль, неумолимо плывущий к Маргюгровой пучине.

— Посмотрим, — улыбнулся Гунфридр.

Пока что рано вмешиваться. Но проследить — стоит.

Глава 15. В паутине Исъяля-Плетёнщика

Засыпая в холодной постели, которую бесцветный огонь в пустом очаге так и не смог согреть, Йанта опасалась, что кошмары прошлой ночи вернутся. Было похоже, что они ждут её за тонкой гранью дремоты, чтобы испортить сны, как гниль портит зрелый плод. И ароматная спелость, тающая на губах, обернется кислой горечью страха… Камень стен и пола источал многовековую стужу, а с потолка разве что сосульки не свисали, как в дворцовом зале, где её встретил тот, чье имя не хотелось произносить вслух — еще привлечешь внимание. Йанта никогда не любила холода и противилась ему всем своим существом, всем внутренним жаром. Мороз хорош изредка и понемногу, чтобы сделать горячее вино и пламя в очаге еще желаннее и приятнее, чтобы щеки загорелись и кровь быстрее побежала по жилам, спасая застывшее тело. Но вечный холод? Жутко…

И потому она куталась в толстое шерстяное одеяло, одновременно желая уснуть, чтоб согреться, и боясь этого. Смотрела на белую стену, по которой металась прозрачная тень от пляшущего в камине огня, потом закрыла глаза, поплыв, как на медленных волнах, и не сразу поняла, что в комнате что-то неуловимо изменилось. Что её дыхание больше не единственный звук в застывшем воздухе. А к телу прикасается не только одеяло, в которое она закуталась.

Это было сном. Конечно же, сном. Потому что тело налилось приятной тяжестью, будто она лежала на берегу моря, слушая его мерный шелест и нежась в солнечных лучах. Но почему кажется, будто это солнце — белое? И море совсем не такое, как она любит… Не ласковая светло-синяя рябь, а голубоватое серебро, и даже гребни волн кажутся острыми, словно ледышки. Так жарко ей или холодно? Йанта шевельнулась, пытаясь выбраться из плена одеяла, но сопротивляться не хотелось. Зачем? Ведь хорошо… И она наконец согрелась…

— Когда люди замерзают, им становится тепло.

Неслышный шепот на грани сна и яви. Холодное дыхание сзади, так близко, что волосы чуть шевелятся. И ледяные пальцы томительно медленно проводят по обнаженной шее… Опасно, сладко, стыдно — и от их прикосновения по телу катится горячая волна. Почему горячая, ведь пальцы — холодные?

Она все-таки пошевелилась. Беспомощно попыталась приподняться на локте, сбросить томное оцепенение.

— Тш-ш-ш… — послышалось за спиной так тихо, что казалось, будто звуки проникают не в уши, а чувствуются кожей, словно прикосновения. — Лежи… Лежи спокойно. Сегодня холод тебе не враг.

И снова — дыхание, прикосновение и странный перезвон, будто где-то далеко звенит, рассыпаясь, лед. А пальцы — она могла бы поклясться, даже не видя их, — тонкие и белые, как снег. И касаются так уверенно, небрежно…

— Кто… ты…

Губы не слушались. И тело — тоже. Вот так, наверное, и застывают в смертельном сне замерзающие. Но ей ведь не холодно? Ей тепло, даже жарко. И нет сил пошевелиться, даже когда одеяло ползет вниз, и зыбкое ощущение безопасности вмиг исчезает.

— Я? Сон. Просто сон.

Йанта хотела что-то сказать, воспротивиться, но вместо этого невольно глубоко вздохнула. Конечно, она сейчас проснется, сбросит постыдную слабость… Но вместо холодного, ничем не пахнущего воздуха комнаты её легкие наполнились острой морозной свежестью. Запах стужи, такой же колкий и опасный, как бесстыдные прикосновения, опускающиеся все ниже.

— Отпусти, — прошептала она, понимая, что не может даже пошевелиться. — Не надо…

— Не надо — что? Так? Или — так?

Пальцы ласкали и гладили её спину сквозь ткань, показавшуюся вдруг очень тонкой. Надо было ложиться одетой, чтоб не замерзнуть, но она терпеть этого не могла, вот и сняла все, кроме рубашки. А пальцы уже бесстыдно скользнули под подол — и Йанта всхлипнула, таким острым, почти болезненно приятным оказалось их скольжение по голой коже. Холодно. Жарко! Сла-а-адко… Отпусти… Нет, еще…

Она все-таки дернулась в попытке хоть что-то изменить, и вдруг поняла, что связана. Не веревками или ремнями, нет. Чем-то куда более жутким.

Больше всего это было похоже на паутину. Тонкую блестящую паутину, но не бесцветную, а переливающуюся всеми оттенками радуги. Малиновый, изумрудный, янтарный, фиолетовый… Она опутывала Йанту целиком, уходя под одежду, и там, где тонкие нити касались тела, в него проникала сладкая истома.