Ворожея. Любовью спасены будете...

В начале первого они выехали из больницы на подстанцию. Еще когда Виктор получал вызов, в одиннадцать, Вилечка поймала его в раздевалке (Носов доставал из заначки последнюю пачку «Явы») и, как только он повернулся к ней, прыгнула и прижалась к нему всем телом, обхватив руками и ногами, как обезьянка. Она посопела ему в ухо и прошептала:

– Уже две недели, и ничего…

Носов сперва не понял.

– Как это две недели, а вчера? – Потом до него стало доходить, но он спросил на всякий случай: – Чего – ничего?

Вилечка покрутила глазищами, объясняя бестолковому доктору, «чего – ничего».

– Да, – сказал Носов, – здорово. – Он проговорил это без эмоций, в нем боролись сразу два чувства – и радости и тревоги… Жизнь делала крутой поворот.

Вилечка почесала нос о щетинистую щеку Виктора и спросила спокойно, будто ничего не произошло:

– Что делать будем?

Носов прокашлялся и сказал:

– Пока не знаю, надо подумать… У нас ведь есть время?

– Есть, – кивнула Вилечка и прижалась еще крепче.

Носов поцеловал ее и, взяв под мышки, приподнял, как ребенка.

– Давай я сейчас съезжу на вызов, пока подумаю, а ты тоже подумай, как нам легализоваться?

Вилечка встала на ноги и спросила:

– В каком смысле?

Носов ее не отпускал.

– Ну, ведь рано или поздно нам бы пришлось перейти на легальное положение, расписываясь или нет… А жить, я думаю, можем у нас…

Вилечка вскинулась:

– А у нас что, нельзя? У нас трехкомнатная квартира, можно и у нас!

– Ну конечно! – Виктор ее еще раз поцеловал. – Только надо все спокойно взвесить… Прости, но я должен ехать… Ты посиди пока, подумай… И я тоже подумаю, потом обсудим спокойно, – говорил он уже на ходу, пятясь задом к двери…

И вот, возвращаясь на подстанцию за ненаглядной, он думал… Видимо, как они ни подгадывали, как ни пытались избежать нежелательного, природу не обманешь… Только бы эта дурындочка не решилась на прерывание, а то сейчас подружки насоветуют… Маточные стимуляторы достать не проблема… Потом расхлебывай… Но как Герман отреагирует? Вряд ли будет прыгать от радости, да и Мария Ивановна его…

Мария Ивановна, Маша – красавица, сероглазая блондинка, годы ее не меняли, да и нечего там было менять, ведь ей только-только минуло сорок… А к Носову она относилась с какой-то странностью… Вроде и симпатизировала, но в то же время как-то сказала Вилечке, что с Носовым ей лучше дела не иметь… И Виктор поначалу записал ее в махровые интриганки… Однажды, кажется во второй его приход к Стахисам, почти год назад, Мария Ивановна, уловив момент, осталась с Виктором с глазу на глаз. Она взяла его за руку и так поглядела на него, что Носов встревожился, да не просто встревожился. Мария Ивановна всегда дружелюбная, спокойная. Носов любовался, наблюдая их отношения с Германом. Создавалось такое впечатление, будто они только вчера поженились… И Носов никак не мог понять, что такого сверхважного Мария Ивановна хочет ему сказать? Может, шутит или разыгрывает? Однако Мария Ивановна очень грустно сказала:

– Вы хороший человек, Витя, и мне симпатичны. Но поверьте, не выйдет ничего хорошего у вас с Виленой.

Такого поворота Носов не ожидал. Будто что-то оборвалось внутри. Во рту вдруг пересохло и язык не шевелился. Он ничего не мог сказать, потом выдавил:

– Почему это? – Рядом с Марией Ивановной он чувствовал себя пацаном, мальчишкой, ровесником ее дочери. – Слишком стар?

– Ну, если вам, Витя, такое объяснение подходит, считайте, что да, меня беспокоит разница в возрасте. Хотя дело не в этом… – Мария Ивановна на секунду отвела глаза, а Носов встревожился не на шутку. Он вдруг почувствовал: она что-то недоговаривает. А потом разозлился:

– Я не мальчик, Мария Ивановна, да и Вилена не ребенок, я ее люблю, серьезно и честно. Это не флирт, верите вы или нет. И мне жаль, что вы так думаете. У Вилены, может, и первая любовь, не знаю. По идее этот возраст должен был бы уже пройти. А у меня, поверьте, не первая, и я очень хорошо понимаю, где симпатии, а где настоящее чувство. Не стану ни клясться, ни божиться, это все глупо, но я ее люблю, по-настоящему. И плевать я хотел на эту разницу, как и Вилена!

Мария Ивановна вздохнула и ответила:

– Ну что ж, все в вашей воле. Пусть будет как будет…

Во всей этой беседе было что-то странное. Никак не вязались тяжелые и непонятные слова с голосом и видом Маши, но Носов ничего не замечал. От обиды ему даже смотреть на нее не хотелось.

А потом все было очень мило и пристойно. И ни разу больше Мария Ивановна ни с Виленой, ни с Виктором, ни с Германом не завела разговора о нежелательности дружбы своей дочери и Носова.

После этого странного разговора Носов ходил оглушенный, настолько его поразили ее слова, но было уже все равно. Он любил, любил нежно и глубоко… И в конце концов это странное пророчество и разговор ушли в глубины памяти…

Рифат ехал не спеша, время от времени осматривая переулки, мимо которых они проезжали, не подкарауливает ли какая-нибудь бригада, чтоб сесть на хвост? Морозов, как всегда, дремал в кресле. В салоне было тепло, Рифат исправно топил.

Носов сказал совершенно спокойно:

– Да куда же он едет?