Ворожея

— А ну стойте! — заорал староста, но его рев увяз в воплях селян.

ГЛАВА 5 Пленница

— Бежим отсюда! — предложила Воста.

— Зачем? — не уразумела Милава, растерянно наблюдая за приближающимися селянами.

— Зачем?! Да они ж нас забить хотят! — взвизгнула смуглянка и потащила ворожею за рукав назад.

— Нет, не может такого быть, — замотала головой Милава, — это какая-то путаница. Не страшись, сейчас все прояснится.

Возможность сбежать упорхнула, точно соловей из клетки. В один миг молодиц взяли в кольцо. Кто-то лягнул Милаву по и без того ноющей ноге — от боли она стала оседать на землю, но упасть не поспела — селяне подхватили под мышки.

— За что? — спросила ворожея.

— А то не ведаешь! — гаркнул пьянчуга и со всей мочи рванул за темную косу — супротив воли из глаз ворожеи брызнули слезы. Кто-то посчитал, что этого мало, и нещадно ткнул в бок, досталось и голове, и щекам. Руки заломили за спину. Милава не сопротивлялась и надеялась, что всему виной какая-то разладица, что вот-вот появится староста и прикажет ее отпустить. Но пока девицу точно желали разорвать на части.

— Попалась, гадина! — заорал кто-то в ухо. Дорожный мешок покинул хозяйку, перекочевав в чужие ладони.

— Теперича тебе не скрыться! Не изводить тебе боле честной люд! За все ответишь! — поддержали другие.

— За что это вы ее?! — прорезал сумятицу громкий ледяной голос.

— А тебе-то что? А-а-а! Ведаю! Ты ее пособница! — заключил пьянчуга и уже потянулся схватить смуглянку, но с воем отпрянул — Вит с размаху рубанул ребром ладони ему по рукам:

— Не смей! Еще причастность первой не доказана, а ты уже другую винишь!

— Это мы еще поглядим! — злобно буркнул пьянчуга и побрел следом за людом.

Милаву чуть ли не волоком тащили к месту, где только недавно староста вещал с бочки.

— А ну, хватит!!! — что было силы заорал староста. — Отпустите девку!

Народ отступил, лишив Милаву изуверской поддержки, — девица осела на землю. Из носа текла кровь. Сарафан местами «украшали» дыры. На оголившемся плече наливался огромный синяк. Вит подскочил к обессилевшей девице и помог подняться. Ворожея повисла на сильной руке — казалось, ушибленная нога не выдержит и подвернется, как только хозяйка на нее встанет.

— Разве ей вынесли приговор?! — не сбавляя тона, рвал и метал Череда. — Разве он староста?! — Указал пальцем на пьянчугу. — Или она?! — Разозлившийся мужик кивнул в сторону выпучившейся Доморадовны. — Что за своеволие?!

— Ты, это, Череда… — промямлил пьянчуга, — поди, не князь. Старосту и переизбрать можно.

— Ах, вон оно что. — Сузил очи Череда. — Тогда прежде мне замену выберите, а уж опосля творите, как знаете!

— Погодь, Череда! — вмешался один из кожевенников. — Не надобно слушать дурня! Ты — староста. Никто супротив тебя ничего не имеет. Так ведь? — Мужик обвел взглядом люд.

Селяне в страхе замотали головами, отказываясь поддерживать решение зарвавшегося пьянчуги. Череда, он ведь не первое лето староста. Мудрый, умный. В самые трудные времена никого из селян без подмоги не оставлял.

— Вот и добре! — чуть тише, но не менее железным тоном сказал Череда. — Тогда, покуда я староста, мне и решать, кто в чем повинен, а кто нет.

— Неужто отпустишь ведьмарку? — В напускном ужасе округлила очи Доморадовна, сжимая петуха так, точно Милава его вот-вот в жабу обратит.

Народ зароптал. Старосту он, конечно, уважал и побаивался. Но и страх пред черными кознями внучки Кукобы не стихал. Череда, видать, это почуял.

— И это после всего, что она утворила? После того, как она на Алеся хворобу наслала?! То ли еще будет! — баламутила воду бабка.

— Сжечь ее! Забить каменьями! — загудела толпа.

— Я ничего худого не сделала, — слабым голосом воспротивилась Милава.

— Хватит! — рявкнул староста. — Никто никого убивать не станет!

Народ недовольно зашумел. Староста поднял руку, призывая к молчанию. Селяне нехотя повиновались.

— Пока ее вина не доказана! Вот придет в себя Цвет — послушаем, что он скажет. Тогда и решать станем. А покуда пусть только ее хоть пальцем кто тронет — самого накажу!

— Вот это дело! Справедливо! Правильно! — закивали селяне. Череда с облегчением выдохнул.

— Какое там?! Что, ежели сын кузнеца никогда прежним не станет? — продолжила сеять смуту Доморадовна.

— Это нам почтенный Рафал скажет, когда оглядит молодца. Покуда же не сметь девку чапать!

Люд возражать не стал. Даже пьянчуга не нашелся что сказать.

— И что ж? Пусть она так и гуляет по деревне? — не отступала Доморадовна. — А честному люду в хатах сидеть-трястись? Да ночь не поспеет наступить, как полдеревни помрет!

Народ снова зароптал. Староста махнул рукой:

— Нет, гулять она не станет.

— В яму ее! — заорал пьянчуга.

— В яму! — поддержали селяне.

— Не надобно, — пискнула Милава, умоляюще поглядев на старосту. Но Череда не воспротивился. — Как же так, люд добрый? За что вы меня в яму?

— За то, что ты — ведьмарка! — гаркнула Доморадовна.

— Нет, я не… — но тоненький протест потонул в пучине обвинений. Селяне кидались ими, точно каменьями.