Цунгали рано поужинал свежей речной рыбой и стоял в бамбуковой роще, когда небо высоко над головой рассек свист; свист сменился на легкий тонкий ритм изощренного перестука. Ровный и сухой, он красиво соскользнул к Цунгали по листьям с постоянной переменой акцента и пауз. От его вида Цунгали прирос к месту; в шуршащую листву пред ним нежно пала длинная синяя стрела с прозрачным оперением.
В этом вечере он не один. Должно быть, у него есть соперник в борьбе за кровь топочущего белого – а любое существо, способное сделать такой выстрел, не стоит недооценивать. Подняв стрелу, он поразился отсутствию веса. Изучил наконечник и нашел там крохотную семенную шапку из клювов, по отдельности сшитых нитью в форме гексагональной скорлупы, позволявшей воздуху ворковать в обтекаемых контурах. Судя по высокой траектории, стрела пришла издалека, но Цунгали все равно торопливо осмотрелся и почувствовал, как по телу ходит дрожь.
На следующий день, рано утром, в миле от него на минуту-две прервались птицы. Он нашел насиженное место и поместил Укулипсу в желобок, найденный на плоском камне. Он был готов. Он ждал, когда на мушке покажется неизбежность.
В двери башни не было скважины – только щель со сглаженными от использования и крысиных зубов краями. Гертруда вложила внутрь свою плоскую ладонь, пальцы коснулись шнурка. Она защипнула его между лакированными миндалями ногтей и вытянула.
– Вернемся на свет, госпожа, – сказал Муттер.
Она услышала в его голосе настоящую заботу, а не страх. Масляная лампа чадила, вокруг чернились клубы ночи. Волшебное стало уступать жуткому.
– Да, – сказала она, отпуская шнурок на другую сторону двери. – Мы вернемся поутру. В новом свете мы увидим куда больше.
Они слезли в цивилизованную часть дома. Потерявшись в мыслях, она вышла из лестничного колодца, смахивая со складок платья паутину и пыль. Не сразу она заметила, что ее действия чисто механические, задуманные обозначить возвращение – с одежды нечего было снимать.
Свет провозгласил, что сегодня будет славный день – сперва вяло драпированный водой, но затем, к полудню, – с озаряющим накалом, сжигающим след всякой тени. Они поднялись по лестнице на третий этаж в насыщенной яркости, следовавшей за их восхождением, – тончайшие лучи солнца кружились в поющем чердаке, создавая великолепный ландшафт с меняющейся перспективой. Добравшись до цели, Гертруда снова достала шнурок и энергично подергала. Дверь с мясистым щелчком открылась, и они взошли на очередную лестницу.
– Иногда я задаюсь вопросом, закончится ли когда-нибудь этот дом, – сказала Гертруда, начав подъем в этой обшитой деревом трубе. На вершине под красивыми изгибами крыши-купола ждал большой круглый стол. Латунный стержень и рычаг указывали на диск, укрытый поблекшим шелком. Она мгновенно поняла, что это, и ее сердце забилось от восторга.
Она сдернула ткань с диска и обнажила его мягкий изгиб. Затем опустила рычаг, взявшись за толстый латунный набалдашник-ручку на конце стержня. В потолке отворилась панель, бросая пестрый свет на стол. Она повернула ручку настройки, и содрогающиеся пятна явили смысл в виде города под ними. Муттер опирался на белую поверхность, когда по тыльной стороне его ладони пробежала лошадь с экипажем. Он отдернулся как ужаленный.
– Все хорошо, Зигмунд, – сказала Гертруда. – Это всего лишь картинка.
Она вращала ручку – и город вращался и растягивался, покорный ее власти. Постоянно подстраивая рычаг и стержень, она по желанию выбирала и фокусировала отдаленную жизнь. Тралила контуры горизонта и черную тень Ворра, прежде чем увеличить вход в собор. Дивясь своему идеальному отстранению, ловила лица выходивших из огромной двери, а их целеустремленность и активность редуцировались и размазывались по белому блюдцу – ей на обозрение и потеху.
Тогда Гертруда увидела еще одну возможность, поднимающуюся из этой молочной белизны; камера-обскура послужит решением для недовольства циклопа. Отсюда он сможет наблюдать за городом с безопасного расстояния, утоляя любопытство движущимся изображением. Она решила преподнести сюрприз и привести Измаила на чердак, не объясняя зачем.
На следующее утро на городской площади проводили уличную ярмарку, а Гертруда одела циклопа потеплее, отперла двери и повела через дом. Он не выходил из комнат с самого травматического дня прибытия Гертруды и кончины Родича. Он озирался и дивился произошедшему съеживанию в сравнении с его собственным ростом. Муттер возглавлял поход на чердак, за ним следовал Измаил, замыкала Гертруда. Они вошли в поющую комнату, и в нежном камуфляже сдержанности она поймала его ладонь. Вопреки их ожиданиям, Измаил мгновенно узнал приспособление.
– Чудесно, – воскликнул он. – Это устройство Гёдарта.
Муттер и Гертруда оторопели.
– Что? – спросила она.
– Устройство Гёдарта, один из редких и уникальных инструментов Йонгуса Гёдарта.
При слове «Гёдарт» пол зазвенел с более глубоким и значительным резонансом. Циклоп отстранился, чтобы изучить струны. Гертруда почувствовала, как в ней поднимается иррациональный гнев.