Воры в доме

Вместе с Володей Шарипов пошел в колхозный сад, чтобы свидеться с Николаем Ивановичем - целые дни профессор проводил там со своими ловушками.

- Что случилось? - встревоженно спросил Николай Иванович, когда увидел Шарипова. - Да говорите же скорей! Дома что-нибудь?

- Нет, нет, - ответил Шарипов, - все в порядке. Я просто воспользовался несколькими днями отпуска... А кроме того, у меня здесь кое-какие дела.

- Ну что ж, очень рад, - успокоился Николай Иванович. - Расскажите же, как там наши? Что делает Ольга?

- Все хорошо. У нее все очень хорошо! - сказал Шарипов.

Шарипов и Володя, беседуя, следовали за Николаем Ивановичем, который продолжал обход сада со своим энтомологическим зонтом. Большой, плоский, обтянутый холстом зонт профессор подводил дном кверху под ветви и хлопал по ним ладонью. Каждый раз на дно зонта падало несколько жучков. Николай Иванович собирал их, вталкивал в морилку, а затем укладывал в специальные пакетики, на которых надписывал, где именно и когда было поймано каждое насекомое.

Это была простая и ясная работа, и Шарипов поймал себя на том, что завидует этой простоте и ясности. Он остерегался собственной подозрительности. Ему пришлось сделать над собой некоторое усилие перед тем, как он решился откровенно поговорить с одноруким пастухом Раджабом.

Этот разговор был решающим. Шарипов удивился: как прежде ему не приходило в голову, что мулло Махмуд приехал в этот кишлак в первые годы войны - к нему здесь настолько привыкли, что всем казалось, что мулло здесь жил всегда. К нему ездят со всех концов, думал Шарипов. У него широкие связи...

Радиоприемник негромко, но настойчиво передавал твист. Старый Шаймардон время от времени с удивлением прислушивался к музыке, когда менялся ритм, и снова продолжал разговор. Они сидели втроем на белом войлочном ковре, Шаймардон, Шарипов и однорукий Раджаб, и пили разбавленное водой и сдобренное тертым перцем до розового цвета кислое молоко.

- Нужно сменить батареи, - сказал старик. - Эта американская музыка хороша только тогда, когда от ее звуков не слышишь собственных мыслей.

- Вам в самом деле нравится эта музыка? - спросил Шарипов.

- Нравится, - ответил старик. - Она напоминает памирские танцы, которые так хорошо исполнял в дни моей молодости кривой Саид... Только инструменты другие - менее совершенные, но более громкие.

Шарипов недоверчиво посмотрел на Шаймардона - он не знал, шутит ли старик или говорит серьезно, и снова направил разговор на то, какие изменения произошли в кишлаке за последние годы, кто приехал сюда, кто уехал.

"Конечно, - думал он, - лучше всего было бы просто сказать старику, что меня интересует именно этот вопрос. А не хитрить. Но я не знаю, можно ли это делать, и пусть будет так, как есть".

Старый Шаймардон отвечал на этот раз на расспросы Шарипова о кишлаке - а он был живой его историей - менее охотно, чем обычно. Очевидно, он почувствовал в вопросах Шарипова какую-то определенную цель, но цель неясную и недобрую, и разговаривал медленно и неохотно. И лицо старика не имело в этот раз того нежного, чуть иронического выражения, какое появлялось у него всегда, когда он смотрел на Давлята, а стало замкнутым и напряженным.

Приезд старинного приятеля Шаймардона из Кипчака был в этот вечер более чем некстати, но встретил его Шаймардон радостно, как самого дорогого и желанного гостя.

Что ж, подумал Шарипов, если у русских в таких случаях хоть про себя вспоминают пословицу: "Нежданный гость - хуже татарина", то у таджиков обязательно говорят вслух: "Нежданный гость - дар божий".

Мусафет Зайнутдин - седобородый Зайнутдин приехал в кишлак Митта, чтобы посоветоваться с мулло Букротом - старик жаловался на то, что по временам без всяких причин сердце у него начинает дрожать, как овечий курдюк, и тогда бывает трудно даже пошевелиться.

Старый Шаймардон, искоса поглядывая на Шарипова и однорукого Раджаба, начал расхваливать мулло Махмуда.

- Русские врачи, - говорил он, - записывали каждое его слово, потому что они хотят овладеть его передовым опытом. И это у нас очень хорошо заведено, что передовой опыт равно пастуха и строителя или сельского врачевателя - табиба изучается, чтобы обратить его на пользу богу и людям. И воистину наступило такое время, когда все хорошее люди не прячут, а передают друг другу, а скрывать что-либо им приходится только тогда, когда задумали они что-то плохое, когда они не доверяют другим людям и боятся, что не будут доверять и им...

"Старик все понимает, - подумал Шарипов. - Или, вернее, не все понимает, но о многом догадывается, многое чувствует тонко и точно... Нет, не много найдешь сейчас таких людей, как мой дед Шаймардон, - мы все мельче его и суетливее..."

- Мы пригласим мулло Махмуда сюда, - сказал Шаймардон и, прищурясь, искоса взглянул на Шарипова. - Многие вечера провел он в этом доме, и беседа его всегда была мудрой и поучительной, и ни разу не помню я, чтобы он сказал что-нибудь такое, что можно было бы истолковать как слова, сказанные во имя личной корысти.