Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

— Я лично понимаю точку зрения нашего друга. Я всегда был против провокационных разговоров о еврейском государстве. Эти разговоры только расстраивают наших арабских друзей. Для меня Сион — это символ. А государство — это просто эгоистичный, старомодный предрассудок.

Кемаль Эффенди закивал:

— Как это справедливо сказано!

— Наши молодые фанатики стремятся к еврейскому большинству, — продолжал профессор. — Но разговоры о большинстве — сплошная провокация. Что значат цифры? Важен дух. В духе дружбы и понимания мы должны подходить к нашим арабским друзьям. Евреям чуждо насилие. Наша историческая миссия…

— Чушь, — проговорил Метьюс отчетливо.

На него уставились, но он был занят пловом.

— Не желаете ли еще немного? — прозвучал в наступившей тишине голос Джойс. — Хотя, боюсь, он несколько…

— Да, — с серьезным видом подтвердила госпожа Шенкин, — плов подгорел. С нашей прислугой тоже случается. Все из-за примусов.

— Ужасная система, — ледяным тоном заметила Джойс.

Очистив тарелку, Метьюс повернулся к профессору;

— Слушайте, вы прибыли сюда для чего, — чтобы построить страну или еще одно гетто?

— Я приехал, — ответил профессор, ерзая на стуле, — чтобы преподавать в Еврейском университете.

— К черту ваш университет! Людям прежде всего нужна безопасность, потом какой-то доход и свободное время, а потом уже следует думать об университете. У вас же все наоборот.

— По этому вопросу могут быть разные мнения, — сказал Шенкин.

— Не может быть разных мнений, — заявил Метьюс, опрокидывая стакан. — От вас, евреев, можно с ума сойти. Хочешь вам помочь, но вы все затрудняете.

Кемаль Эффенди захихикал:

— Мы в таком же положении! Хотим помочь бедным людям, а чем они нам платят? Хотят стать хозяевами в нашем доме.

— Ах, бросьте болтать о доме! Последние 500 лет дом этот принадлежал не вам, а туркам!

Кемаль Эффенди покраснел:

— Большинством населения здесь всегда были арабы. Мой род, например, очень старый, он происходит прямо от Шалаби, одного из военачальников Магомета. А Хуссейни и Нашашиби — только выскочки.

— Мой отец — Кохен. Мы происходим от древних священнослужителей, — пропищала госпожа Шенкин.

Джойс резко поднялась. Она чувствовала, что больше не выдержит, и с нетерпением ждала, пока Метьюс доест последнюю ложку мороженого. Видя, что госпожа Шенкин совсем не знает английских обычаев, Джойс объяснила:

— Мужчины присоединятся к нам позже для кофе. — И, улыбаясь, выплыла из комнаты в сопровождении госпожи Шенкин, как королева с недостойной ее свитой.

Четверо мужчин секунду постояли, затем снова сели, и помощник верховного комиссара попытался переменить тему разговора:

— Надвигается хамсин. Моя жена чувствует его за сутки.

— Хамсин — это местная разновидность сирокко? — спросил Метьюс.

— Да, только еще зловреднее.

— От настоящего хамсина можно сойти с ума, — прибавил Кемаль Эффенди.

— В таком случае, в этой стране, как видно, всегда хамсин.

Кемаль Эффенди громко расхохотался. Профессор погладил бороду:

— «Когда дует восточный ветер, пастушьи луга погружаются в траур и вершина Кармель чахнет», — процитировал он Библию.

— Однако этот же иссушающий восточный ветер называют Божьим дыханием, поэтому, если мы все сумасшедшие, то это святое безумие, — возразил помощник верховного комиссара.

— Я полагаю, что к здешнему безумию больше причастен не Господь Бог, а ваше министерство колоний, — заметил Метьюс.

— И ваш лорд Бальфур, — прибавил Кемаль Эффенди.

— Мы вернулись к политике! Налить портвейна, ликера?

Все отказались, кроме Метьюса, который взял большой бокал бренди.

— А чем плох старик Бальфур? — спросил он, повернув свою большую косматую голову к Кемалю Эффенди.

— Он отдал наш дом, — сказал Кемаль, любивший придерживаться одной метафоры.

— Снова чушь. — Метьюс попробовал бренди и одобрил его. — Никогда здесь не было никакого дома. А была пустыня, вонючие болота и больные сифилисом феллахи. Вы были париями Ближнего Востока, а теперь вы самая богатая из арабских стран. Веками численность вашего населения падала, потому что половина младенцев умирала от грязи в колыбели, а с тех пор, как пришли евреи, население удвоилось. Ни дюйма вашей земли они не украли. Они забрали только вашу малярию, трахому, детские болезни и вашу бедность.

— Ну, ну, мистер Метьюс, — помощник верховного комиссара напустил на себя усталый вид, хотя в глубине души забавлялся, — это слишком сильно сказано и не слишком справедливо.

Кемаль Эффенди вскочил, задыхаясь и не находя слов от возмущения.

— Теперь нам все ясно! Вы явились сюда гостем, объявляете себя американским журналистом, но на самом деле вы один из тех, кто… — Он яростно потер указательный палец о большой, на лице его появилось весьма неприятное выражение.

— О да, — спокойно сказал Метьюс, — я один из сионских мудрецов.

— Полагаю, что пора присоединиться к дамам, — заявил помощник верховного комиссара. Профессор поспешно поднялся, но Кемаль Эффенди не обратил на него внимания.

— Мне безразлично, кто вы такой, — кричал он, — вы приезжаете к нам как гость и вы же нас оскорбляете. Вот что мы получаем за гостеприимство!