Воры в законе и авторитеты

Я смирился и больше не предпринимал никаких попыток. Да и тема эта вскоре перестала меня интересовать.

Через полгода вдруг позвонил тот же самый знакомый из исправительной системы.

– Приходите к двенадцати... Только без вопросов, – сразу предупредил он.

На проходной я показал документы, ответил на привычные вопросы, имею ли при себе оружие и прочее, аккуратно защелкнул за собой последнюю дверь и вошел во двор следственного изолятора. Кабинет находился в административной части. Увидев меня на пороге, знакомый приветливо кивнул и показал на свободный стул. Здесь же сидели еще два офицера званием помладше и грузный старик с багровым лицом и остатками седых волос на крупной лысине. Закончив разговор, хозяин кабинета отпустил офицеров и внимательно глянул на меня. В глазах его прыгали веселые бесенята.

– Как жизнь? – спросил он меня.

– Помаленьку.

– Хочу предложить тебе футурологическую тему из реалий нашей жизни: что будет, когда заключенным нечего будет кушать. Исходные данные я тебе дам: сколько миллионов рублей мы задолжали хлебозаводу, сколько за воду, электричество. И что будет, если нас перестанут финансировать – а дело к этому идет, отключат воду, свет... Каково?

– Да об этом уже писано-переписано. Вот если бы представить, что отчаявшиеся от безденежья контролеры за плату стали оптом выпускать в город зэков, скажем, на заработки – вот это было бы уже поинтересней.

Старик, сидевший напротив меня, усмехнулся.

А я, чтобы прощупать его, аккуратно перевел разговор в плоскость всеобщего бардака, который начался с приходом демократов. Захотелось выяснить, что это за человек.

Он же, непослушными пальцами вытащив из пачки «Примы» сигарету, заметил хрипловатым голосом:

– Это не бардак, молодой человек! Это величайшее преступление! Когда половину страны разворовали, а другую продали – это не просто беспорядок, это организованное уничтожение нашей Родины.

– Вот только судить их никто уже не сможет! – поддержал я его строгую не мысль – формулу.

– Кого судить? Верхушка воры, а остальные внизу подворовывают. Их-то и сажают. Вон, Петрович говорит, скоро зэков кормить будет нечем. А они говорят, мы голодовки не объявляли! И я не объявлял! А мне пенсию такую платят, что впору на паперть идти. А у меня мать парализованная, в маразме, жена... И скажи, журналист, как мне их кормить? Вот такие дела!

Петрович, не вмешиваясь, слушал наш разговор, поглядывая то на меня, то на старика.

Старик потушил окурок, это удалось ему с третьей или четвертой попытки, бросил взгляд из-под кустистых бровей.

– Значит, интерес у вас есть к исполнению исключительной меры наказания? – неожиданно спросил он.

А я и думать забыл о своей старой задумке. Значит, щупали меня.

– Есть, – ответил я, стараясь сдержать поспешные вопросы.

– А зачем? Жареная тема?

И действительно – зачем? В попытках узнать запретное я так и не задавался вопросом: для чего вообще нужно говорить о запредельном – о том, как «убивает государство».

Ответил примерно так:

– Чтоб знали, что все это с преступниками происходит на самом деле, что казнь не заменяют на урановые рудники, чтоб знали, что от наказания не уйти...

– Ну, что, вас оставить? – спросил Петрович.

– Зачем? – Старик поднялся и оказался еще выше ростом, чем я предполагал. – Мы пойдем на волю. Прогуляемся. Весна на дворе... Вы не против, молодой человек?

Я согласился. В тюрьме не надышишься...

– Я люблю гулять по городу просто так, ничего не делая и никуда не спеша, – заметил мой новый собеседник, когда мы вышли за железные ворота. – Когда служил в СИЗО, всегда после работы хоть полчаса, но бродил на воздухе.

– И часто приходилось выполнять эту миссию? – не удержался я от вопроса.

– Ну, не каждый же день... Иной раз на несколько месяцев перерыв, а потом сразу двоих подряд. Раньше ведь много статей было под вышку...

– И за экономические преступления, – заметил я. – Сейчас «теневики» в миллиардерах ходят, уважаемые граждане, в депутаты их выдвигают. Скажите, вы не сожалеете, что были расстреляны люди, которые обвинялись только лишь в расхищении социалистической собственности?

Я задал вопрос и спохватился.

Но мой собеседник и не думал замыкаться или сердиться.

– Я тогда считал и сейчас так считаю, что очищал наше общество от подонков. Санитаром работал, ясно? И мне все равно было, кто он – убийца, насильник или вор, который грабил народ. Рука не дрожала.

– Ну вы хоть знали, кого расстреливали?

– Конечно. По закону я имел право на предварительное ознакомление с делом.

– А потом лоб – зеленкой?..