Но это актуально, если дело пытаются раскрыть по горячим следам. Некоторые же картины всплывают сами, но много десятилетий спустя – когда очередной владелец, совершенно не подозревая о криминальном прошлом своего имущества, пытается добросовестно его продать легальным методом. Скажем, в 1973 году из французского музея Андре Мальро похитили картину Дега «Прачка с зубной болью». И только в 2010 году один из сотрудников музея углядел ее в каталоге «Сотбис», после чего музей заявил свои права на краденое.
Такие чудесные обретения спустя почти полвека обнадеживают. Возможно, и другие картины из огромного «Музея украденных шедевров» когда-нибудь найдут свой путь в родные стены, как это произошло и с «Моной Лизой».
VII. Три кражи «Святого Луки»
В Пушкинском музее никогда ничего не случается. По нашей теме, я имею в виду. Это феномен. В Третьяковке то один сумасшедший объявится, то второй, то третий. В Эрмитаже вообще постоянно что-то происходит: «Даная», «Бассейн в гареме»… В 1994 году эрмитажный электрик украл египетскую чашу, а эрмитажные милиционеры – монеты из Золотой кладовой. В 2006 году там была разоблачена музейная хранительница Л. Завадская, которая вынесла 221 экспонат. Из Русского музея вооруженные налетчики в 1999 году картины Перова забрали, а в 1970-е кто-то подменил рисунки Филонова фальшивками. И так далее.
А в Пушкинском музее ничего не происходит. Тьфу-тьфу-тьфу. Только хорошее. Например, в 1993 году там внезапно нашлось шлимановское золото Трои, которое считалось погибшим в Берлине во Вторую мировую войну. В 2007 году в ГМИИ показали золото Меровингов с той же биографией. Еще в «секретном фонде» музея нашелся Эберсвальдский клад, античные статуэтки, картины и рисунки импрессионистов, скульптура Донателло – все, считавшееся утраченным в войне. Хорошо же, что нашлось такое? Хорошо!
Лично я считаю, что легендарное Копье Судьбы тоже где-то там, на Волхонке. А может, даже и сам Грааль. И фонтан вечной жизни, точно.
Где-то в тайных подвалах наверняка. Вход по номерным спецпропускам. Единственный раз, когда в Пушкинском музее случилось что-то плохое, – когда в его истории появилась Одесса. Точнее – экспонат из Одесского музея западного и восточного искусства.
К середине книги у вас, думаю – как и у меня, уже началась паранойя. Сколько произведений искусства на самом деле – подделки? Но с картиной, которая стала темой данного рассказа, с точки зрения подлинности все было отлично, пусть и куплена она, по легенде, была когда-то на Привозе.
Речь идет о «Святом Луке» кисти Франца Хальса.
Описывать приключения этого полотна особенно трудно. Нет, про «Данаю» и кислоту, конечно, мне было тяжелее – сердце обливалось кровью. Тут же другая проблема – кража «Святого Луки» это фактически самое знаменитое арт-преступление Советского Союза. Ведь про него был снят художественный фильм с Олегом Басилашвили и Владиславом Дворжецким.
Пересказывать кино и комментировать, где в сценарии ошибки, а где намеренное передергивание, – журналистика слишком простая. Такое писать неинтересно. А я же тут интертекстуальностями занимаюсь, мезжанровыми играми и квазицитированием всяким. Так что давайте сыграем в игру «матрешка», она же «Ворота Расёмон» или «Александрийский квартет».
История первая
, как рассказали ее сценаристы фильма «Возвращение Святого Луки», которых активно консультировал следователь Сергей Дерковский, занимавшийся этим уголовным делом.В Москву прибывает матерый уголовник по кличке Граф, сбежавший из зоны откуда-то под Сыктывкаром. Его играет демонический Вячеслав Дворжецкий – высокий лоб, большие глаза, пристальный гипнотизирующий взгляд. Графа боятся прочие преступники. Беглеца сразу же, мгновенно, начинает разыскивать милиция, в особенности полковник Зорин, пожилой, мудрый, с хитринкой во взгляде. Однако тот успешно прячется в большом городе у красивой женщины.
Граф знакомится с подпольным коллекционером, который организовал его побег. Тот фарцует иконами и прочим антиквариатом. Его персонажа играет Олег Басилашвили. Это типичный для советского кино образ – мелкая душонка в богатом интерьере. Он гонится за прибылью, приметами буржуазной жизни, а иконы коллекционирует, потому что это нынче модно. Когда ему говорят, что одна из его икон создана мастером школы Ушакова, он переспрашивает: «Кого? А какой это век?» Реплика, подчеркивающая его невежество, – совершенно немыслима для любого, кто занимался иконами дольше двух дней.