Воры, вандалы и идиоты. Криминальная история русского искусства

«Святого Луку» он сразу, сразу же отдал заказчику Алексееву. Это чистая правда, в уголовном деле ведь так записано.

На следующий день, еще до открытия музея для широкой публики, кража была замечена. Из-за того, как грубо было выдрано полотно из рамы, никто и не подумал на сотрудника музея. Милиция начала тщательнейшим образом работать. Дело было на контроле в министерстве. Следователь каждый день ездил к министру на доклад и порицание.

Милиция работала так тщательно, так тщательно, что не обнаружила у Волкова ни предыдущей судимости, ни ложной информации в личном деле о художественном образовании. Действительно, это же такой скучный и предсказуемый ход – проверять личные дела всех сотрудников ограбленного музея. Наша милиция так примитивно не отрабатывала, ее интересовали более сложные пути.

Например, усилить надзор за всеми подозрительными иностранцами в столице, зачастившими в музеи. Очевидно же, что это иностранец покусился на святое – советский гражданин такое точно не мог! Одного иностранца напугали провокацией с подставной профессорской дочкой, желающей сбыть антиквариат, до такой степени, что он прервал поездку и досрочно сбежал на родину.

Благодаря искусной оперативной работе на пароходе в Одессе был задержан другой иностранец. У него в багаже действительно оказалась картина. Да вот беда – это оказался фальшак, написанный одесситами по свежим сплетням и ловко сбытый наивному интуристу. Обратите внимание, как эта, в реальной жизни тупиковая, линия расследования была артистично вплетена советскими сценаристами в фабулу фильма. Даже пароход оставили. Правда, заменили Одессу на рижское взморье – максимально возможное географическое удаление.

Тем временем коллекционер Алексеев, к которому никто не приходил с подозрениями, допросами и обысками, потому что торговцев антиквариатом в Москве милиция совершенно не подозревала, хранил, как вы помните, украденный шедевр. Он прекрасно сознавал, что за ценность ему попала в руки, и очень радовался, что выполнил заказ иностранца. Поэтому картину он сразу иностранцу не отдал и продолжал держать ее у себя под диваном без какого-либо дальнейшего движения. Еще важный нюанс, не пропустите: поскольку Алексеев был успешным торговцем и отлично разбирался в сохранности антиквариата, то он взял картину у Волкова прямо в том виде, как тот ее вынес, – неправильной стороной свернутую красочным слоем внутрь. Заботливый знаток искусств Алексеев так и оставил рулон, ни разу не развернув его и не приведя в порядок, чтобы минимизировать дальнейшие повреждения. Зачем? Ведь и так сойдет!

Шли месяцы. Милиция сбилась с ног. Никаких концов не было найдено. Хотя перевернули всю подпольную художественную Москву и перетрясли всех уголовников.

Волков продолжал работать в Пушкинском музее. Но тут отдел кадров музея опять решил напомнить ему об отсутствии диплома. Кадровиков такая мелочь все-таки обеспокоила. Сбившуюся с ног милицию, конечно, нет. Впрочем, наверно, им отдел кадров не докладывал ни о чем подозрительном.

Вздрюченный ими Волков пришел к Алексееву. «Прошло, – говорит, – столько месяцев. Где мой диплом? Где мои деньги?» – Сорян, – ответил коллекционер, – ничего не вышло. Купить поддельный диплом о в/о в Москве 1965 года с моими связями и деньгами оказалось совершенно невозможно.

– Тогда вертай Хальса назад! – рявкнул Волков. – Или деньги!

«Хм, – подумал хитроумный коллекционер. – Что же умнее? Отпустить уголовника, с которым я по предварительному сговору с группой лиц ограбил лучший музей столицы? Отпустить его с такой уликой в руках, обиженного? Или все-таки дать ему денег? Дорого как-то… Я же бедный антиквар, почти нищий. А ну его! Зачем мне такая фигня старинная! Пусть идет с Хальсом на все четыре стороны, и плевать, что он мою фамилию знает».

И отдал Волкову Хальса.

А сам отправился пить чай с молоком и поливать герань на балконе. Вернемся, однако, к разговору о свернутом рулоне. Быть может, мы не справедливы к коллекционеру? Быть может, у себя-то он хранил картину бережно? И только когда передавал полотно обратно вору, тот скрутил его в рулон? «Постой! – быть может, сказал тогда ему Алексеев. – Так ты ее только портишь, не сможешь потом продать. Надо хранить ее вот так-то, бережно. Не той стороной масло у тебя свернуто». – «Пустяки, – быть может, ответил ему реставратор ГМИИ, – ничего с ней не будет, картины ведь не портятся».