Восемь

Тюремное дерево горько рыдает,

Заря все никак не наступит вновь.

А время на стенах бетонных застыло,

Все те же – страдание, горе, и рев.

Тут все, как и прежде, тут все, как и было,

Лишь запах от крови – всегда он так нов.

* * *

Я жду,

Когда хоть слово ты промолвишь,

Насупил брови – злишься на меня.

На хлеб, что я пекла, и взгляд не бросишь,

Не тронута в котле моя стряпня.

Идешь работать – та же все картина.

Что ж, голодай, не буду лезть никак:

Меня ждет в комнате моей моя Марина,

Ждет в комнате меня мой Пастернак.

ВСЕЛЕННАЯ

Я – точка,

Я являюсь точкой скромной,

Откуда ты в нее меня собрал?

Неужто ты, такой большой, огромный,

Живешь, вмещаясь в глаз моих овал?

Со мной считаться, ты решил, не надо,

Ты слез моих не замечать готов,

Признайся, все ж, что ты, такой громадный,

Немного менее моих зрачков.

В АЭРОПОРТУ

Провожаешь меня…

Мой багаж на руках,

Сердце словно в гортани застряло моей.

Вот увидишь, сейчас я не буду в слезах –

Только ты…

Только ты отходи поскорей.

А в груди моей что-то так странно звучит,

Вот и губы мои начинают дрожать:

Сам виновен – такой у тебя скорбный вид,

Будто в путь мой последний пришел провожать…

* * *

Нет, этот день придет совсем другим:

Пусть так же солнце будет свет давать

И будет сад мой осенью тесним,

Но что-то будет день тот отличать.

Смерть неизбежна, и болтать тут что ж?

Я слышу каждый звук, напряжена…

Мой смертный день пусть будет непохож

На дни, какие я пережила.

* * *

Хочу летать я вместе в небе голубом,

Хочу летать я радостно, счастливо,

Дай мне возможность полетать – вдвоем,

Хоть раз в твоих объятиях красиво.

Застывшей, без порыва я жила,

Дни без полета память наводнили.

Когда-то мои слабые крыла

Меня в земные недра опустили.

* * *

Как много бед мне, жизнь, дано тобой,

Подчас терпенья может не хватить,

Предстань же столь прекрасной предо мной,

Чтоб не было нужды мне уходить.

* * *

Все более мрачным становится небо,

И улица скрыта во мраке ночном,

Весь мир в темноту погружается слепо,

Так плохо мне виден высокий твой дом.

Дрожит ветерок. Далеко да рассвета,

Листва смущена и в себя не придет.

Деревья в смятенье: еще прежде лета

В садах заплутавшая осень бредет.

Выходит луна. Как унять мне тревогу? –

Как будто бы след от светящихся дней!

И словно забывшая в небе дорогу,

Луна вдруг зависла над кровлей твоей.

* * *

Неужто бедствий в жизни было мало? –

Ведь снег покрыл мне волосы не зря.

И то, что в снах тебя я увидала,

Оставит ли реальностью заря?

И все нутро волненье охватило,

Удары сердца радостью полны.

Как быть? –

Пока заря не наступила,

Не смыть ли от других мне эти сны?

* * *

Скажу – не поверишь: с судьбой длится спор,

Груз весен и зим стал на плечи давить:

Ведь так нелегко сорок лет, до сих пор

В себе это тяжкое сердце носить.

Устала. И болью пронзило мне грудь,

В таком состоянье из жизни уход?

И сердце схватило на миг, словно вдруг

Всплыл страшной судьбы роковой эпизод.

* * *

Я прошу, погоди…

Прошу, не уходи:

Без тебя всю печаль мою

Целый мир может не вместить –

Буря может объять землю всю.

Ты бы мог не спешить,

Мог бы не уходить…

Гаснут в сумерках дни,

И дороги темны,

Облака во всю неба ширь.

Будет дождь? Погоди! –

Мне с тобой ли идти,

Оставляя навек этот мир?

Переводы Николая Ильина

* * *

Ты просил и я осталась дома,

И из дома, как сказал, ни шагу.

А глаза всё истекали в оба,

С тобою не делиться – вот отвага.

Скажи, что делать? Я послушна,

Умирать или заживо сгореть.

И ты послушай, милый, будь же дома.

Издали хоть помолись в ответ.

Подскажи же, как молиться Богу,

Не поддаться ветрам как, скажи.

Заразилась я твоей тоскою,

Как же это все мне пережить?

Перевод с узбекского

Дилором Эргашевой

ВСТАНЬ, ГЛИНА, РАСПРЯМИСЬ

Я маму посадила в землю,

Дрожала телом, будто лист.

Я папу посадила в землю, –

Встань, глина, распрямись.

Не взвыла (Господи, прости!) –

Так высока была печаль…

Потом и брат ушел расти

В ту глину – новая печать

На сердце, путы на ногах;

Как нити, смешаны пути…

Однажды я сама во прах

Сойду, чтоб из него расти.

Я маму посадила в землю.

Дрожь, отпусти меня, уймись.

Я папу посадила в землю, –

Встань, глина, распрямись.

ПИСЬМО К ЖИЗНИ

Смотрю наружу сквозь холодное стекло больницы: местный пес взвизгнул, получив от своего хозяина пинок, и, жалобно скуля, метнулся прочь. Я испытала к нему зависть.

Жалкая участь глядит на заре

В комнату белую черного сна:

Это надежда… Но пес во дворе

С лаем своим он счастливей меня.

Сколько в нем жизни!

День ото дня

Голос его – этой улицы крап.

Мне бы туда, по следам его лап.

Буду побитой, как он – пускай.

Топать по солнечной пыли; от ламп –

Тусклых, униженных – в яростный май!

Эй, человек, я не знаю тебя,

Но, если хочешь, – кричи, пинай.

Чем униженье бездвижности – я

Буду, как он, верна за кусок,

Псом этим буду счастливым, ок? –

У твоих ласковых ног.

* * *

Господи,

Дай силы мне,

Терпенья – дай,

Чтоб расти, как дерево – лишь вверх,

Когда снег в груди уже не тает –

Нужно излучать, как прежде, свет.

Даже когда птицы улетают, Оно терпит…

Самый холод терпит, самый мрак.

А потом вдруг раз – и обретает

Белый цвет, а там – урюк с кулак…

Я бы, Господи, и с камнем говорила

Я ведь женщина!

Боже, дай самой себя растить,

Чтоб сомненья не пожрали силы,

Чтоб могла, как Ты, плодоносить.

* * *