Восемь дорог Желтого источника

«Фрагмент памяти»… Нет, ни за что. Она сама готова была отдать что угодно, лишь бы заставить погаснуть те искры воспоминаний, которые мучили ее после того самого сна. Никаких подробностей и лиц, только обрывки ощущений, звуков, разговоров. Но их хватило, чтобы получить представление о том, кто она.

Владыка Ада просил не думать о прошлом, но это самообман — и ничего больше.

Как же счастлива она, оказывается, была здесь раньше, когда совсем ничего не помнила. Могла представлять себя кем угодно — принцессой, странницей, да хоть самой милосердной богиней, дарующей исцеление сердцам и душам своей музыкой. Девушка горько усмехнулась: правда оказалась далеко не так приятна.

Придя в себя в объятиях демонов в том ужасном сне, который и не сон вовсе, она, действительно, испугалась — до крика, едва ли не до безумия — за свою жизнь и за жизни тех, с кем пришла в тот игорный дом. Но не только. Именно тогда она и поняла впервые… Эти ощущения — теплый округлый инструмент на бедре, прикосновения нетерпеливых рук к ее коже — то заигрывающие, то откровенно похотливые — были ей знакомы. И собственный смех — не слишком искренний, но благожелательный, поощряющий… Можно было обмануть себя, объяснить все колдовством и чарами, но она-то знала, что это не так.

«Бедный господин Синь, — госпожа Дин улыбнулась невесело, — наверняка он решил, что она избегает его, потому что стыдится: честными барышням пережить такое, да еще на глазах у других — позор. Знал бы он, что именно в этот момент и видел ее настоящую. Что она ничем не лучше демониц, которые вились вокруг него, разве только кожу не скидывает да человеческую плоть не ест».

От воспоминаний ей стало дурно, закружилась голова и тело сковал тошнотворный нутряной страх.

Она представила, как брезгливо кривятся тонкие губы и хмурятся брови мужчины в белом, а недоумение в его глазах быстро сменяется разочарованием и презрением, — и ей снова стало тошно.

Почему-то разочаровать именно его она больше всего боялась. Должно быть, дело было в его чистоте — даже демоны увидели свет в нем. Те, кто черен душой всегда будут стремиться к совершенным и непорочным: чтобы запятнать, испачкать, осквернить, чтобы они не раздражали так белизной и безгрешностью.

Но он все поймет, раньше или позже. Вода уйдет, камни обнажатся, и все правда выйдет наружу.

Прочь, прочь отсюда. Туда, где никто ее не узнает. Туда, где прошлое не будет преследовать ее. Она станет прислужницей в монастыре, а лучше — странницей, будет есть на ветру, спать на росе — и когда-нибудь сможет забыть о прежней непутевой жизни.

Жить… Не странно ли, что, зная о себе все то, что знает она, осуждая себя за прошлое, она тем не менее так остро, так страстно хочет жить?

Мысли бурлили, не давали покоя, и девушка в красном встала и заходила по залу, быстро меряя его шагами.

Жить, дышать, смеяться, танцевать, наблюдать, как течет вода, как растут цветы, воспевать жизнь своей музыкой… Неужели это так много? Неужели и за это ей нужно бороться?

Вспомнились жуткие Врата Смерти, пугающие Врата Тревоги, гневные Врата Разрушения, и госпожа Дин даже остановилась. Разве сможет она, слабая женщина, вынести все это? А если ей достанется пустая табличка, и она навсегда останется у Желтого источника, то кем станет — одной из этих мерзких демониц? Может ли быть доля ужаснее?

«Я должна, я должна что-то сделать», — снова заметалась она.

От собственного бессилия на глаза навернулись слезы, дышать стало труднее.

Самые желанные врата уже потеряны для нее: когда господин Гэн, вернувшись в главный зал показал им золотую табличку с иероглифом «Жизнь», ее охватило такое отчаяние, что она едва не выбежала из дворца. Чуть позже пришлось сослаться на головную боль и поспешно удалиться в свои покои, чтобы хоть немного прийти в себя.

— Нечестно, несправедливо! Что я могу противопоставить здоровым крепким мужчинам? Да я даже меч в руке с трудом удержу! — восклицала она и не слышала, не желала слышать свой внутренний голос.

Но он звучал все громче и громче, как она ни зажимала руками уши, как ни старалась скрыться от него за множеством мелких совершенно не нужных дел. Он все равно настиг ее.

«Они мужчины, ты — женщина. Твое оружие не меч, а красота. Твоя сила — в твоей слабости. Противопоставь твердости податливость и мягкость — и победишь…»

Этот голос нашептывал — вкрадчиво, обманчиво нежно. И он был прав. Во всем прав.

Госпожа Дин сделала несколько глубоких вдохов, вновь взяла в руки сицзюнь — теперь его струны пели решительно, почти воинственно — и на некоторое время позволила себя не думать ни о чем, кроме музыки.

Потом поднялась и кликнула прислужников.

— Узнайте, у себя ли сейчас господин Гэн, — велела она им.

Юркие белые ласточки тотчас бросились исполнять ее приказ, а она все стояла в задумчивости, пощипывая нижнюю губку.

«Если его нет, я откажусь от этой мысли», — загадала она и почти возжелала, чтобы так оно и было.

Но жоу-чжи принесли другой ответ.

«Он у себя! У себя!» — пищали они, бестолково летая по залу.