Восемь Драконов и Серебряная Змея

[1] Жертва знамени — перед походом, китайские полководцы приносили нечто в жертву войсковым знаменам. Предпочтение отдавалось пленным врагам, но и животное могло сойти.

[2] Цзылун — второе имя Чжао Юня, знаменитого воина, мастера копейного боя, и полководца, жившего в эпоху Троецарствия. Чжао Юнь известен тем, что в одиночку пробился сквозь многотысячную армию владетеля Цао Цао, спасая сына своего господина.

Глава 54 Рассказывающая о том, как серебряная змея вновь покусилась на южного дракона, а голодный тигр севера нанес врагу тяжелую рану

Командный пост опустел, покинутый генералом и его помощниками. Лишь один припозднившийся сигнальщик с усталым видом складывал разноцветные флаги в деревянный ларь. С десяток телохранителей Хань Гочжуна лениво переговаривались, спешившись и усевшись на землю. Сегодня, и они, и сам генерал сражались вместе со всеми — никто из ханьских солдат не избежал смертельной схватки. Один из гвардейцев, недовольно морщась, разглядывал дыру в нагруднике — доспех спас своего хозяина, но удар вражеского копья безнадежно испортил несколько пластин дорогой брони «шаньвэнь», которую теперь нужно было как-то латать, и поскорее. Неподалеку, на истоптанной сотнями сапог земле, валялся кверху колесами длинный короб лакированного дерева, с множеством круглых отверстий на одной из сторон — кидани, дорвавшиеся до метателя ненавистных огненных стрел, не могли не отомстить, пусть все пламенные снаряды уже покинули его деревянное нутро. К боку короба, изукрашенному резьбой в виде оскаленных драконьих голов, прислонились двое мужчин в белых школярских одеждах. Они по очереди прикладывались к большому меху с водой — долгий день утомил и наводчиков огневого оружия.

Мужун Фу с его младшими, собранные, бодрые, и выделяющиеся чистотой халатов, смотрелись в этом запыленном царстве усталости белыми воронами, и задерживаться в нем не собирались — пятерка воинов в светло-голубом целеустремленно двигалась в сторону виднеющейся вдали деревни Шицзяхэ. Они проходили мимо столбов командной платформы, когда им заступили дорогу двое. Эта парочка как раз-таки смотрелась своими среди победоносного ханьского войска, измотанного боем и покрытого пылью предгорий. Они оба — юноша в некогда белом халате, и девушка в красном, с черной вуалью на лице, — выглядели так, будто вот-вот свалятся с ног от переутомления, но вид воинов семьи Мужун словно влил в них новые силы. Во всяком случае, гнев, зародившийся на лицах молодой пары, был жарким и искренним.

— Мужун Фу! — вскричал Инь Шэчи. Лик юноши был серым от усталости, а сам он, часто дыша, тяжело опирался на покрытый кровью меч, но глаза его глядели на наследника Мужунов непреклонно и требовательно. — Можешь ли ты хоть что-нибудь сказать в свое оправдание⁈ Есть ли у тебя одна-единственная отговорка после всего, что ты натворил сегодня⁈ Все мы — что вольные странники, что простые солдаты, истекали сегодня кровью по твоей вине! Тысячи жизней были утрачены из-за тебя, и твоих преступных приказов, подлый предатель!

— Мы победили, Серебряная Змея, — с холодным высокомерием бросил ему наследник Мужунов. — А значит, избранная мной тактика принесла успех. Или ты вновь решил свалить на меня собственные неудачи? Чем бросаться беспочвенными обвинениями, смой лучше грязь с лица — ты выглядишь так, словно спал в канаве.

— Я и не начал еще бросаться обвинениями, ты, лживая тварь! — рявкнул в ответ Шэчи.

В любое другое время, он не преминул бы высмеять и неуклюжее оскорбление, которым вздумал уязвить его Мужун Фу, и самого молодого мужчину, но сейчас, его душила искренняя злоба. По пути обратно в лагерь, он вдоволь насмотрелся на раненых, увечных, и мертвых, чьи боль и смерть были плодом усилий стоящего перед ним самодовольного мерзавца.

— Видит небо, удаление от боя большинства странствующих воинов — мелкая пакость по сравнению с твоими прочими деяниями! — не унимался юноша. — Ты призвал на битву Старика Синсю и Переполненного Злом, поганый ублюдок! Не знаю, где и как ты стакнулся с этими нелюдями, но за одни только беды, что они учинили нашим соратникам, ты не умрешь доброй смертью!

— Не их ли ты привел в Дом Камелий, падаль? — с отвращением добавила Му Ваньцин. — Пролить родную кровь, руками худших из мерзавцев Поднебесной, и ради чего? Пары заплесневелых книжек? Так не поступил бы и дикий зверь.

— Попридержи язык, Серебряная Змея, и уйми свою жену, — сердито заговорил было Дэн Байчуань, но его речь была прервана громким, нервозным хохотом. Мужун Фу смеялся, запрокинув голову и раскинув руки, и выглядел бы так, словно услышал лучшую в мире шутку, не звучи в его смехе нотки безумия.