Восемь Драконов и Серебряная Змея

— Это ведь ты утащил мою ученицу так далеко на север, негодный юнец? — сухо спросила она. Несмотря на нелестные слова, раздражения в ее голосе порядком поубавилось. — Я прослышала, что она приняла участие в большом сражении под стенами крепости Яньмыньгуань, и немедленно двинулась туда. Сейчас же отвечай, зачем ты подверг Ваньцин смертельной опасности?

— Мы разделили эту опасность на двоих, и сделаем это снова, случись врагу вторгнуться на земли великой Сун, — с жаром возразил Шэчи. Он понимал, что его слова вряд ли умерят волнение приемной матери его жены, но ничего не мог с собой поделать. — Сражаться с иноземными захватчиками — долг каждого жителя Поднебесной. Для тех же, кто силен и искусен с оружием, и вовсе было бы трусостью прятаться за спины вчерашних землепашцев и ремесленников, что едва научились держать щит и копьё. Встретив вторжение киданей плечом к плечу с другими славными героями, Ваньцин и я подверглись опасности много меньшей, нежели простые ополченцы, что вынуждены были бы лить свою кровь и умирать, не будь нас там.

— Меня не было в бою при Яньмыньгуане, — медленно и с расстановкой произнесла Цинь Хунмянь. — Значит, по-твоему, я — жалкая трусиха, спрятавшаяся за спины ополченцев?

— Простите, если мои неуклюжие слова показались вам оскорбительными, — ответил Инь Шэчи. Его извиняющийся тон резко разнился с гордо поднятой головой юноши, и его открытым взглядом, смело встретившим внимательный взор женщины. — Я — всего лишь глупый юнец, не умеющий складно говорить, и мало что повидавший за свою короткую жизнь. Я ни за что не посмел бы осуждать уважаемую старшую, что вырастила и воспитала мою любимую жену. Но от принятого мною решения защитить земли Сун я не откажусь — оно было достойным и верным. Если вы хотите покарать Ваньцин за то, что она последовала за мной на смертный бой, я приму на себя ее наказание.

— Ты не выглядишь простолюдином, — лицо Цинь Хунмянь чуть разгладилось, и раздражение почти исчезло с него. Теперь, она смотрела на юношу больше с задумчивостью, чем с недоверием. — Твоя речь — гладкая и бойкая, пусть ты и скромничаешь на этот счёт, — она улыбнулась с толикой насмешки. — Твоя одежда потрепана долгой дорогой, но, без сомнений, стоит больших денег. Ты — юноша из богатой семьи, не так ли? Как получилось, что ты называешь женой мою ученицу, а не какую-нибудь юную наследницу знатного семейства, с которой был сговорен во младенчестве? Отвечай правдиво и искренне, — в ее голосе вновь прорезалось подозрение. — И знай, даже боги не уберегут тебя, если ты обманывал Ваньцин, желая вернуться к другой женщине.

— Для меня нет в мире женщин, кроме моей жены, — Шэчи окончательно расслабился, улыбаясь в ответ на острый взгляд Цинь Хунмянь. — Что до давних брачных договоров, вы правы — родители просватали за меня дочь Чжэн Вэньмина, дэнчжоуского цы-ши, шестнадцать лет назад. Мне довелось познакомиться с юной госпожой Чжэн Фэньхуа в день моего тринадцатилетия, и она несказанно поразила меня своей внешностью. Помнишь мой рассказ о бородавке размером с нос, Ваньцин? — повернулся он к жене. — Он — вовсе не выдумка, — девушка ответила недоверчивым взглядом.

— Характер юной госпожи Чжэн также безмерно впечатлил меня, — весело продолжил Шэчи. — В моем присутствии, она избила служанку за недостаточно низкий поклон. К счастью, мои родители искренне любят меня, и уважают мое мнение. Я убедил их, что брак с дочерью господина Чжэна принесет мне десятилетия несчастий, ссор, и неизбежных измен. На следующий день, во время совместного с семьёй Чжэн посещения храма, с нами побеседовал его священник, знаменитый даос Хуан Сюань. Этот почтенный мудрец, уважаемый всеми жителями моего родного Ваньчэна, был очень взволнован новостями о скором брачном союзе между фамилиями Инь и Чжэн. Взволнован настолько, что прилюдно предсказал обеим семьям великое множество бед, если помолвка не будет расторгнута. Сановнику Чжэну, как и моим родителям, не оставалось ничего другого, как послушаться его.

— И много ли даос взял за свое предсказание? — поинтересовалась окончательно оттаявшая Цинь Хунмянь.

— Двадцать лян золота, — ответил Инь Шэчи, понизив голос. — Но, как сказал тогда мой отец, счастье близких людей стоит и большего.

— Давным-давно, родители задумали отдать меня в наложницы наследнику знатной семьи, — задумчиво поделилась Цинь Хунмянь. — Богатство было единственным достоинством того молодого господина — старше меня на двадцать лет, и тучный, словно боров, он был известен своими похождениями в весёлых домах, и любовью к вину. Я сбежала, — она слегка улыбнулась своим воспоминаниям. — Сын в семье — радость и счастье, дочь — бремя и докука. Особенно, третья дочь. Моя жизнь вне отчего дома не была ни лёгкой, ни веселой, но, избавив родителей от забот о третьей дочери, я подарила им и себе немного свободы, — она на мгновение замолчала, отрешённо глядя в сторону.