Восемь глав безумия. Проза. Дневники

— За блин человека продал… Убийцу, но это все равно. Прятался он во время войны в нашем доме… А я жил в одном городишке и голодал страшно. Воплотился, так терпи все человеческое… Я мог бы не терпеть, власти у меня для этого хватит. Но я этак дерзко решил: неужели не перенесу то, что эта двуногая мразь земная переносит… Вот и вызвали меня в одно местечко. Сидит этакий поперек себя шире военный толстомясый и блины жрет, масляные, как его собственная морда. Спрашивает: «Такого-то знаете?». — «Откуда? — говорю. — Никого я не знаю». А сам на блины смотрю и забыл в этот момент все на свете: и свое настоящее звание, и свою нуменальную, как вы любите говорить, профессию, и свой дар гипнотический, все забыл: блина хочу. А этот мерзавец, конечно, заметил все и говорит: «А мы знаем, что он у вас в доме прячется, где вы живете. Все равно, — говорит, — ему один конец: убийца, негодяй. Мы его поймаем так или иначе… Но лучше, если вы скажете нам… Подумайте: он еще преступление может совершить…». Говорит, а сам все лопает, да словно нарочно блинами чуть у меня под носом не вертит: «Скажите! Но вы, наверно, голодны. Вот блинок скушайте. А таким бандитам все равно от нас не укрыться…».

Бухгалтер хлопнул подряд две рюмки.

— Ну и что же? — с жадным любопытством спросила я.

— Ну и сказал.

— И блин съели?

— Съел. Два блина.

— Черт знает что! — вскричала я, с удивлением и какой-то брезгливостью глядя на рыболова. — Да как же вы могли?

Он задумчиво ответил:

— Вот именно черт-то этого и не знает. Я в этот момент окончательно человеком стал… Ваша сущность сильнее чертовой оказалась.

Рыболов высоко поднял голову и с надменностью, изредка нападавшей на него, произнес:

— Черт к этому предательству не причастен.

— Ну так вот вы бы и приняли это во внимание и пожалели бы человеческий род, в котором желудочное начало препобеждает всякие духовности и разумности. Мы же в этом не повинны.

— Сколько раз я должен вам повторять, что вы от нас отказались, вы нас аннулировали?

— Позвольте. Сотни миллионов людей еще верят в вас обоих. Вы же сами хвастали этим. А вы обрекли на атомную гибель весь мир. Если бы только одних нас, безбожников, ну, было бы справедливо. В Писании сказано: семью праведниками мир спасется[34]. А выходит, что из-за нескольких миллионов грешников мир погибнет.

— Да, спасется. После Страшного Суда, а он не за горами. На судебном процессе и выяснится все: кто прав, кто виноват. И растасуют вас — кого куда.

— Э-э! Никакого Страшного Суда. В лучшем случае, как сказал умирающий, все в атомную пыль превратится. В худшем — на пустынной радиоактивной земной поверхности останется бродить и мучительно вымирать крохотное, жалкое человеческое стадо. В этом весь финал мировой истории.

— Зачем же вы еще живете? — с неожиданной серьезностью спросил рыболов.

— А черт его знает… Извините! Забываю, с кем говорю, и баста!

— Пожалуйста, пожалуйста. Против повторения своего имени я ничего не имею… Имя все-таки оставили, обычное отсутствие логики… Продолжайте!

— Я и живу по причине отсутствия логики. Живу из любопытства. Как хотите, не каждому выпадает на долю быть свидетелем и жертвой мировой катастрофы. Все поколения, существовавшие до нас, мелко плавали. А наше бытие — последняя точка творения, по крайней мере, как сейчас принято говорить, «на данном отрезке мирового пространства и на данном отрезке времени». Потрясающе кошмарно и потрясающе величественно. Я признаю даже, что мы далеко не все достойны такой величественной, еще не бывалой гибели. Жаль только, что один миг: охватит какое-то пламя, и не почувствуешь, все ли уничтожено или какая-то часть, рассеялась планета или, опустошенная, продолжает свой путь. У нашего Сумарокова в какой-то трагедии есть двустишие:

Иди, душа, во ад и буди вечно пленна.
О, если бы со мной погибла вся вселенна![35]

Мы переиначили в последний момент:

Погибни, разум, вместе с плотью тленной.
Гордись! Тобой погублена вселенна.

Шикарно звучит. А?

Рыболов скорбно улыбнулся:

— В цинизме вы перещеголяли меня.

— А что нам остается, почтеннейший? Рыдать? Каяться? Умолять? Кого? Вас? Бога? Вы оба совершенно бессильны и озадачены нашими всемирно-историческими курбетами, особенно последним. Мы украли грозную тайну у Сущего. Пусть он поможет нам с ней справиться.

— Вы целые века твердили, что сумеете устроить земную жизнь без нас. Устраивайте.