Восемь глав безумия. Проза. Дневники

— Значит, в небольших коммунистических странах вы ведете, собственно, не войны, а карательные экспедиции?

Граждане чуточку смутились, пожали плечами и сдержанно объяснили:

— Почему же? Конечно, войны. С нами ведь борются.

— А кто? Полицейские части?

— Нет, они сравнительно редко выступают против нас… до некоторой степени они зависят от старейших коммунистических стран. Мы их обеспечиваем, инструктируем…

— Так с кем же вы все-таки воюете?

— С населением… и дерется оно вовсе не так уж плохо, свирепо дерется, так что порой наши хорошо вооруженные войска пасуют и заражаются этой мерзостью — индивидуалином. Победа все-таки остается за нами, но почему-то слишком участились эти бунты и идеологические ереси. Это нас начинает тревожить.

Я тяжело и продолжительно вздохнула:

— Та-ак! Утешительного мало. Борьба с индивидуалином, борьба с превышающим норму познанием. Д-да! А искусство? Есть оно у вас?

Граждане возмутились и рассмеялись очень презрительно:

— Еще бы! Никогда искусство не достигало таких вершин, как в наше время.

«Опять вершины!» — с ужасом возопила я про себя.

— А как же искусство может существовать без борьбы, без индивидуальной фантазии, без индивидуального стиля, без конфликтов, без философских противоречий… Если уж наука мертва, то искусство…

— Наше искусство прекрасно! — категорически заявили граждане. — Наша живопись красочна и декоративна. У нас преобладает орнамент. Наши пейзажи ярки, объективны, лишены так называемых настроений… В природе настроений нет. Скульптура у нас портретная и… ну, аллегорическая, что ли, — цветы, плоды, апофеозы.

— Хорошо. А роман? А трагедия? То есть искусство слова и театр?

— Трагедии у нас нет. Трагедии всегда базировались на какой-то борьбе идей и чувств, на моральных и социальных конфликтах, на каком-то недовольстве жизнью, миром и судьбой. У нас нет почвы для этого.

— А кровавые бойни, которые вы время от времени устраиваете, разве это не материал для трагедии?

— Помилуйте, это скорее хирургические мероприятия.

— А запрещение познания разве не трагично?

— Конечно, нет! Разве может быть идеальным героем трагедии человек, разрушающий нормы, установленные высшим социальным строем? Он — преступник и, как все преступники, больной, и только. Разве аномальный человек может быть достойным объектом искусства?

— Н-н-да! Приходится удовлетворяться вашими объяснениями. Следовательно, театра у вас нет.

— Почему нет? Легкие комедийные увеселяющие спектакли, остроумно поставленные и оформленные в наших театрах, пользуются колоссальным успехом. Затем балет… с апофеозами, очень декоративный. Музыка, пение… Все это у нас…

— Знаю! Знаю! Достигло вершин.

— Совершенно верно. Мы своим искусством довольны.

— Вот вы сказали: остроумно поставленные спектакли… Откуда бы у вас взяться остроумию? Что такое, по вашему мнению, остроумие, юмор, веселость?

— Ну, это всякому понятно. Юмор, остроумие… то, что вызывает смех.

— Но в вашем мире все так идеально, что, мне кажется, смеяться не над чем.

— Не совсем так. Да мы вам лучше приведем пример… Этот скетч выдержал сотни представлений. Молодой человек летит на своем самолетике к невесте. Сегодня должен быть решен вопрос о браке. Он задумался о будущей семейной жизни и по рассеянности перестал следить за самолетиком, и… упал на крышу, которую в это время красили. Натурально, он весь перемазался в краске, самолетик сломался. Тут очень забавный трюковый акробатический балет на крыше с малярами. Словом, к невесте он не попал. Она ждала и, не дождавшись, в тот же вечер дала слово другому. На следующий день ее бывший жених явился, объяснил, почему не попал к ней вчера, но было поздно. Невеста сказала ему, что рассеянность — порок, не допустимый в наше время.

— Ну и что же? Он был огорчен?

— Нисколько. Девушек много. Невесту всегда можно найти. Наоборот, кончается свадебным торжеством, в котором он тоже принимает участие. Веселые танцы. Апофеоз брака.

— Тьфу! — плюнула я внутренне, — вершины да апофеозы. Когда-то был кинокомик Макс Линдер[41]. С ним постоянно случались такие происшествия, как с вашим молодым человеком. То он из своей ванной комнаты проваливался в нижний этаж, в чужую, то в момент любовного объяснения его начинала кусать блоха, то на людной улице у него сваливались штаны. Но он нравился только людям с очень примитивным вкусом. А у вас, видимо, линдеризм в фаворе.

— В фаворе… Мы не знаем вашего линдеризма. Но вы представьте только: крыша окрашенная, скользкая. Какая ловкость нужна, чтобы удержаться на ней. А танцы на этой крыше — какой показ спортивных данных, какое умение владеть телом, какое обилие танцевально-акробатических трюков! Что вам еще нужно? Кроме того, у нас есть легкий сатирический жанр. Вот, например, веселая комедия-сатира на этих… носителей индивидуалина. Тоже молодой человек, но, в противоположность первому, очень неуклюж, неловок, не танцор, не гимнаст. Он весь предан каким-то особым своим переживаниям. Он очень хочет влюбиться и жениться, но не может. Все женщины и девушки, по его мнению, похожи одна на другую. И вот он ходит и восклицает: