Восемь гор

– Ты что-нибудь подобное видел? – спросил я.

– Я нет, – ответил Бруно. Он выглядел изумленным.

Послышался шум вертолета. Тем утром на небе не было ни облачка. Как только солнце начинало припекать, со всех выступов Гренона падали снежные карнизы, по всем ложбинам сходили маленькие лавины. Словно гора начала потихоньку освобождаться после долгого снегопада. Вертолет пролетел у нас над головами, не заметив нас, и тут я сообразил, что мы всего в нескольких километрах от горнолыжных склонов Монте-Роза, что сейчас 27 декабря, солнечное утро, свежий снег. Идеальный день для катания на лыжах. Возможно, вертолет следил за движением машин. Я представил себе, как выглядят сверху потоки автомобилей, забитые парковки, работающие без остановки подъемники. А почти у самого хребта, на теневой стороне, там, где остановилась лавина, – двое мужчин и мертвые рыбины.

– Я ухожу, – сказал я во второй раз за последние недели. Я дважды пытался и дважды потерпел поражение.

– Да, правильно, – сказал Бруно.

– И ты спускайся со мной.

– Опять ты за свое?

Я взглянул на него. Он вспомнил о чем-то и улыбнулся. Потом спросил:

– Сколько лет мы с тобой дружим?

– Вроде бы в следующем году будет тридцать.

– Ты не думал, что все тридцать лет уговариваешь меня спуститься?

Потом прибавил:

– Обо мне не беспокойся. Гора никогда меня не обижала.

Больше от того утра мне почти ничего не запомнилось. Я был взволнован и слишком расстроен, чтобы сохранить ясность мысли. Помню, что мне не терпелось уйти подальше от озера и от лавины, однако потом, в долине, я уже шел с удовольствием. Я отыскал свои следы, оставленные накануне, и обнаружил, что в снегоступах могу спускаться широкими прыжками даже на самых крутых участках – на свежем снегу я не проваливался. Наоборот: чем круче был склон, тем проще было прыгать вниз и ни о чем не думать. Остановился я только однажды, когда переходил речку: мне пришло кое-что в голову, и я решил это проверить. Я сошел вниз между покрытых снегом берегов и начал разрывать снег перчатками. Я почти сразу добрался до льда – тонкого и прозрачного, который я разбил без усилий. Обнаружил, что корка защищала родник. С тропы его не было видно, но это по-прежнему была моя речка, которая теперь текла под снегом.

Потом оказалось, что зима 2014 года стала в Западных Альпах одной из самых снежных за последние полвека. На высотных лыжных базах в конце декабря лежало три метра снега, в конце января – шесть, в конце февраля – восемь. Читая об этом в Непале, я не мог представить, что значат восемь метров снега высоко в горах. Снега хватило бы, чтобы полностью засыпать лес. А уж засыпать дом и подавно.

Как-то в марте я получил от Лары письмо с просьбой позвонить ей как можно скорее. Она сообщила, что Бруно пропал. Двоюродные братья ходили наверх – проверить, как он, но вокруг бармы никто давно не расчищал снег, дом исчез в снегу, даже каменную стену было еле видно. Они вызвали помощь, на вертолете прибыли спасатели, которые раскопали снег и добрались до крыши. Спасатели проделали в ней отверстие и ожидали, как бывало в старые времена с жителями гор, обнаружить Бруно в постели: он мог заболеть и умереть от холода. Но в доме никого не было. В окрестностях после последних снегопадов тоже не было никаких следов. Лара спросила, есть ли у меня какие-нибудь догадки, ведь я видел Бруно последним, и я посоветовал ей проверить, стоят ли в кладовке старые лыжи. Нет, лыж не было.

Спасатели начали прочесывать окрестности с собаками. Целую неделю я каждый день звонил Ларе, надеясь узнать новости, но на Греноне было слишком много снега, а с приходом весны опасность схода лавин возрастала. В марте лавины буквально не давали Альпам покоя: после всех случившихся за зиму происшествий, в которых на итальянской территории погибло двадцать два человека, никто не стал тщательно разыскивать горца, исчезнувшего в долине неподалеку от дома. Ни я, ни Лара особенно не настаивали на продолжении поисков. Когда придет оттепель, Бруно найдут. В разгар лета его тело появится из-под снега в каком-нибудь ущелье, и первыми его обнаружат вороны.

– Ты считаешь, он сам этого хотел? – спросила меня Лара по телефону.

– Нет, не думаю, – соврал я.

– Ты ведь его понимал, правда? Вы с ним друг друга понимали.

– Хочется верить.

– А мне иногда кажется, что я его совсем не знала.

“А кто вообще знал его, кроме меня? – подумал я. – И кто по-настоящему знал меня, кроме Бруно? Если то, что нас объединяло, было тайной для всех остальных, что оставалось от нее теперь, когда одного из нас больше не было?”