Восемь лет среди пигмеев

Стэнливиль, ближайший город, где можно было приобрести принадлежности для новорожденных, находился в четырехстах пятидесяти шести километрах от лагеря Патнем. Нравилось мне это или нет, трудности были неизбежны. Вопрос о судьбе ребенка занял центральное место в нашей жизни, и я должна была разрешить его.

Пат был выходцем из старинной семьи, родом из Новой Англии[21]. С тех пор как я узнала его, он обходился американскими выражениями, которые так восхищали Кальвина Кулиджа[22], вроде: «используй это», «приспособь это», «обойдись без этого». Живя в глуши на Эпулу, мы годами должны были следовать такому принципу. Но взрослым гораздо легче приспособиться, чем беспомощным детям. В такое трудное положение мы еще не попадали. Решив не сдаваться, я энергично принялась за самое важное. Разрезав старые занавески, я сделала из них три дюжины пеленок. Разорвав несколько простыней, я села за швейную машину и сшила детские простынки. Диванная подушка была использована в качестве матраца, а прочная картонная коробка, вмещавшая когда-то четыре дюжины банок мясных консервов, превратилась в отличную детскую кроватку. Я понимала, что кроватка должна иметь полог, однако сомневалась, можно ли его найти даже в Стэнливиле. Но и эта проблема была разрешена: я вспомнила, что в Конго есть деревья, листья которых водонепроницаемы и вполне могут служить в качестве полога, и послала за ними одного из слуг. Листья были подвергнуты испытанию и успешно выдержали его. Затем я прикрепила их над колыбелью. Найти москитную сетку, чтобы прикрыть импровизированную кроватку, было нетрудно. У нас их было много, так же как у всех европейцев, живущих в Конго. Но солнце уже заходило, и я понимала, что требуется что-то более теплое, чем простынки. В первую ночь я использовала мохнатое полотенце вместо одеяла, но, как ни искала, нигде не могла найти каких-либо голубых лент. «Но как же без голубых лент! — думала я. — Ведь без них не узнают, что он — мальчик?»

В ту ночь наше жилище напоминало сумасшедший дом. Располагая лишь двумя сосками и несколькими бутылками с подходящими горлышками, я непрерывно что-то стерилизовала.

В полночь, занимаясь кормлением малыша, я почувствовала сильную усталость. Пат был не в лучшем состоянии. Мы легли спать, но заснуть не смогли. Каждые несколько минут я вскакивала, чтобы заглянуть в картонную коробку и узнать, как чувствует себя малыш. Он спал крепким сном, но мне чудилось столько возможных напастей, что я не могла оставить его одного больше чем на несколько минут. В конце концов Пат взбунтовался:

— Ради бога, положи его с нами вместе.

Мне все время хотелось так сделать, но я не знала, как будет на это реагировать Пат. Подняв мальчика, я завернула его в полотенце и вместе с ним снова залезла в постель. Однако это не улучшило положение. Я лежала и с ужасом думала, что, заснув и повернувшись во сне, могу задавить его насмерть.

Примерно часа в два ночи я снова положила его в картонную коробку и поставила ее на низенький столик у кровати. После этого я заснула крепким сном.

Всю жизнь я не любила вставать рано. В Нью-Йорке я работала до поздней ночи, а на другой день долго не просыпалась. С появлением ребенка весь прежний распорядок был нарушен. Пат страшно радовался, когда я поднималась с петухами, так как он вставал всегда рано и в это время был полон энергии. На следующее утро около шести часов утра мальчик поднял крик, и мы оба пулей выскочили из постели. Пат должен был держать его, пока я носилась вокруг, доставая уже приготовленную для него утреннюю порцию еды. С очевидным удовольствием он выпил ее, дважды за это время намочив пеленки. Не ожидая, пока мы изучим дальнейшие инструкции, я искупала мальчика, после чего мы с Патом смогли позавтракать. Купание доставило мне много неприятных минут. От мыла ребенок сделался скользким, и я испытала легкий испуг, выпустив его случайно из рук. Кое-как закончив купание, я отдала его Пату на первый серьезный осмотр. Он обнаружил, что пигмеи неправильно перевязали пуповину, видимо, полагая, что в дальнейшем мать сделает это более аккуратно. В результате у ребенка образовалась грыжа. Пат вправил пуповину на место, залепив ее кусочком липкого пластыря. В это время я молила бога лишь о том, чтобы ребенку не было слишком больно, когда мы будем отдирать пластырь.

— Нужно взвесить его, — сказал Пат. — Ведь иначе трудно будет выяснить, нравится ему наше питание или нет.

Он взял корзину, положил на дно полотенце и взвесил на старинных весах, перешедших к нему по наследству от его американских предков. Затем положил в корзину ребенка и снова взвесил ее.

— Точно четыре фунта! — воскликнул Пат, возвращая мне ребенка. — У нас на родине его сочли бы недоноском, если бы не знали о его происхождении.

— Знаешь, — сказала я Пату, — мы не можем далее называть его «он» или «это». Мы должны дать ему имя.

— Тебе известны какие-нибудь хорошие пигмейские имена? — спросил Пат.