Восемь лет среди пигмеев

Потягивая чай, Софина громко чмокала губами. Таким образом она выражала свое удовлетворение его качеством. Поговорив с ней немного о выздоровлении Уильяма Д., шансах на успешную охоту и хорошей погоде после бури, я упомянула о церемонии алима.

— Уже все кончилось? — спросила я.

— О нет, — ответила Софина, — борьба будет продолжаться по меньшей мере неделю.

— Кто-нибудь пострадал при этом?

— Не очень сильно. До приезда господина Патнеми было по-другому.

— Расскажи, Софина, о старом времени, — попросила я.

Маленькая женщина осушила последнюю чашку чаю и уселась поудобнее в кресле из прутьев и лиан.

— Раньше, — начала она, — юноши применяли против женщин луки и стрелы. Всякий раз, когда одна из девушек становилась взрослой, следовали этому обычаю. Никто не хотел препятствовать мужчинам, но обычай племени требовал, чтобы женщины выступали против юношей и молодых мужчин. Однажды кто-то был убит во время схватки, настолько серьезной она была возле двери. Иногда в схватке участвовали более взрослые, женатые мужчины. Если жена видела, что ее муж старается попасть в дом, где находятся девушки, она имела право получить с него за это десять стрел с железными наконечниками. На эти стрелы она могла купить много ценных вещей. Теперь все иначе. Власти не одобряют обряда алима. Не одобряют его и отцы. Вот почему эта церемония теперь стала условной.

Я взглянула на Софину. Она казалась такой спокойной и равнодушной, словно речь шла о жаренье пизангов.

— Софина, я видела, что случилось прошлой

ночью, — произнесла я. — Один молодой человек прорвался в дом алима.

Женщина-пигмейка смотрела на меня, не мигая.

— О, конечно, Мадами, — согласилась она. — Но он тут же вышел через маленькую дверь на противоположной стороне дома.

Я налила ей еще чашку чаю, и мы заговорили о повседневных делах. Через некоторое время, сказав, что она должна приготовить детям ужин, Софина ушла, поблагодарив меня за гостеприимство. Я смотрела, как она пересекала поляну и как подпрыгивала ее эмалированная чашка, прикрепленная на поясном шнурке.

В эту ночь возле двери дома девушек вновь произошла схватка. Она не казалась такой энергичной, как предыдущая. Я подумала о том, что мне говорила Софина. Мне очень хотелось узнать, лицемерила женщина, разговаривая со мной, или нет. Однако в следующий раз побоище началось сразу же после ужина и продолжалось до глубокой ночи.

Я немного устала от всего этого и легла на кровать, чтобы почитать при свете штормового фонаря. Вероятно, было часа три ночи, когда я услышала доносившийся из глубины джунглей низкий звук, напоминающий мычание. Все звуки вокруг костров стихли. Снова раздалось мычание, похожее на доносившийся издалека звук горна, однако не такой мелодичный, как у настоящего инструмента. Отбросив книгу, я подбежала к двери как раз в тот момент, когда последние женщины спешили укрыться в своих хижинах. Мужчины сидели вокруг костров, пристально глядя прямо перед собой на пламя; никто из них не решался поднять головы и посмотреть в ту сторону, откуда доносился звук. Фейзи, который убил слона-самца копьем, сидел не шелохнувшись. Моке, лучший из охотников, точно прилип к земле возле костра. Херафу, слишком старый, чтобы думать о жизни, но достаточно молодой, чтобы не хотеть смерти, глядел только на пляшущие языки пламени. Я вспомнила ночь после похорон Базалинды, когда я стремглав, как последний трус, влетела в хижину Абазинги.

— Тот, кто смотрит на Эсамбу, — сказал он тогда, — должен умереть.

За речкой Лейло, которая была не шире проселочной дороги, вновь раздалось мычание. Оно доносилось с разных сторон. Я была белой женщиной, обладающей знаниями, которые дало образование. Мне следовало вооружиться и выйти в темноту, чтобы найти ответы на все вопросы, которые мучали меня. Но ничего подобного я не сделала. Я повернулась и вошла в хижину. Мне не хотелось увидеть лицо Эсамбы. На заре прибежал один местный житель с известием, что в лагере Валеси, расположенном недалеко, за речкой Лейло, умер один из родственников Андокалы. Я обратилась к Фейзи, который находился возле костра, где готовился завтрак.

— Что, прошлой ночью ходил Эсамба? — спросила я.

— Да, Мадами, — ответил маленький человек. — Все мы слышали его и боялись.

Не знаю, почему я это сделала, но я положила свою руку ему на плечо, посмотрела в его угольно-черные глаза и сказала:

— Я тоже боюсь. Я не желаю смотреть на лицо Эсамбы.

Фейзи только кивнул в ответ. Весь день я размышляла об этом странном, безвестном несчастье, называемом Эсамбой. Чем больше я ломала голову, тем меньше могла оправдать страх пигмеев и свои опасения.