Восемь лет среди пигмеев

Херафу, маленький философ, у которого не было в лагере детей и ни одного близкого родственника, ожидавшего обряда алима, сидел один и, как мне показалось, наблюдал всю эту суматоху с некоторым пренебрежением.

— Тебя, кажется, не радует обряд алима, — сказала я ему.

Он поднял глаза от дрожащего пламени костра.

— Мадами, никто не радуется приходящей старости, — сказал он. — Когда я был молодым, я прокладывал себе дорогу во многие хижины алима. Теперь у меня нет желаний. Это печалит меня.

Я отошла, оставив его одного. Поистине нет лекарства против наступающей старости!

Едва я успела добраться до своей хижины, как поднялся адский шум. Двенадцать молодых мужчин и юношей, которым дали понять, что среди девушек, находящихся в большой хижине, найдутся такие, которые не останутся равнодушными к их ласковым уговорам, оставили свои костры и направились к хижине. Женщины, стоявшие на страже, схватили прутья и лиановые лозы и преградили им путь.

Началось настоящее избиение. Я слышала вопли женщин и звонкие сильные удары хлыстов по обнаженным телам. Мужчины старались не кричать от боли, и я видела, что женщин не награждали ответными ударами.

Общая свалка распалась на ряд отдельных и ожесточенных схваток. Некоторые стражи, чувствуя, что мужчины намного сильнее их, выхватили из костров головешки и, размахивая ими, заставили отступить нетерпеливых парней. В эту ночь ни один из них не прорвался через кордон женщин. В большой хижине происходило какое-то движение, девушки кричали и переговаривались, однако я не могла понять, рады они или разочарованы таким исходом сражения. Старшие мужчины сидели отдельно, сетуя на отсутствие храбрости у молодежи. Спать все легли рано, словно понимали, что это — предварительные действия. Главное было впереди.

Следующий день с утра был пасмурным и ничего хорошего не предвещал. Дождь лил как из ведра, мешая рыбакам ловить рыбу. Несколько женщин соорудили примитивный шатер, крытый листьями, и стряпали под крышей. Часам к трем всех охватило беспокойство. Над высокими деревьями сверкали молнии, а в отдалении непрерывно гремел гром. Наступление темноты ознаменовалось концертом, который, однако, устроили не насекомые. Легкий ветерок, еще днем покачивавший верхушки деревьев, к вечеру превратился в ураган. Он раскачивал кроны деревьев, срывал с них листья и кружил беспорядочной массой над содрогавшимися ветвями и трепетавшей на них листвой.

Внизу, на земле, буря вначале не очень давала о себе знать. Лагерь был окружен лесом, который защищал его от ветра. Но по мере того как молнии сверкали все ближе и ветер становился все стремительнее, я заметила, как под его напором начали трепетать листья, покрывавшие хижину. Дождь налетал косыми широкими полосами, которые волнами пробегали по поляне. Раскаты грома, отраженные зеленой стеной леса, проносились над маленькими хижинами пигмеев и замирали, сердито громыхая вдали. «Выдержат ли хижины усиливающийся напор ветра?» — думала я. Они качались, но было ясно, что именно эта гибкость, эта способность раскачиваться под напором ветра помогали им выдерживать его натиск. Забежал Фейзи, чтобы узнать, как я себя чувствую.

— Теперь Мадами понимает, почему мы в первый день свалили старые, ненадежные деревья, — сказал он. — Крепкие зеленые деревья устоят под напором ветра.

— Буря будет продолжаться всю ночь? — спросила я его.

— По-видимому, нет. Сила бури к ночи снижается. Через несколько часов она затихнет, — ответил он.

Мужчины сидели в своих хижинах. Даже наиболее горячие молодые парни были рады остаться под крышей. Но в действия старших женщин буря не внесла никаких изменений. Они по очереди дежурили у двери большой хижины, в то время как дождь хлестал по их обнаженным телам. Он больно и безжалостно бил их по лицам и груди, но они даже не пытались укрыться от его ярости. Мне очень хотелось знать, как оценивали эту доблесть девушки, которые находились внутри.

Фейзи был прав. Через некоторое время дождь ослабел и ветер тоже стал утихать. Буря медленно перемещалась на другую сторону Эпулу, однако это продолжалось довольно долго. Зигзаги молний все еще чертили небо, а сквозь джунгли слышались раскаты грома.

Мужчины и женщины выбрались из своих хижин. Они разожгли костры из сухих поленьев, спрятанных под крышей. Пигмеи толпились вокруг огня, согревая свои маленькие обнаженные тела его благодатным теплом.

Херафу, не обращая никакого внимания на своих компаньонов, заострил палку, воткнул ее в землю возле костра и насадил на конец ее куски мяса. Он поворачивал ее то так, то сяк, изредка слизывая с пальцев сок, капавший с кусков мяса. Какой-то пигмейский мальчик хотел собрать капли в самодельную посудину, однако, получив шлепок от старика, с плачем бросился к матери, ища у нее утешения.

Тем временем подходили все новые женщины, чтобы занять свое место возле входа в большую хижину. Двенадцать молодых мужчин, словно обеспокоенных этим, собрались в кучку, украдкой бросая застенчивые взгляды на запретную обитель молодых девственниц.