Восемь мстительных богов

А вот старшие ни рыба ни мясо. Оба. Сына от училки Егор как наследника семейного бизнеса никогда всерьез не рассматривал. Марат учился хорошо, но неформальным лидером, как его отец, не был. В драку не лез, спортом не интересовался. Тихоня‑отличник. Тем удивительнее для Егора было, что на это положила глаз Томка. Боевая девка, оторва, нахалка та еще. Вот о такой дочери Егор и мечтал. А Марат недотепа. Тряпка. Но недаром говорят, что противоположности друг к другу притягивает. Еще в школе Марат с Тамарой стали хороводиться. Она его – господи ты, боже мой! – из школы провожала! Чтоб не обижали!

Егор почти не интересовался судьбой старшего сына, да и жил теперь далеко, но Зуеву донесли. Эта вездесущая Клара, чтоб ее, Семеновна! С издевочкой так, со смешком:

– Томочка Маратика домой теперь провожает. Взяла под крылышко птенчика. Поздравляю, Егорушка. Вырождаются Зуевы.

И он впервые всерьез поговорил с сыном. До этого ограничивался безликими: «Как дела?», «Дома все в порядке?» и «Привет, отличник». А тут заорал:

– Ты что творишь, мудак?! Будь мужиком!

Марат побледнел и опустил голову. Даже спорить не стал. Папа ругается! Матом! Отвечать грубостью на хамство Марат не умел. Поэтому просто молчал. И Зуев махнул рукой. Парень был очень уж умный, поступил в престижный вуз, на бюждет. Сам, без блата и папиных денег. Разрулится.

…Тамара перехватила Зуева, когда он привез риелтора квартиру фотографировать. Поджидала, похоже. И когда агент по недвижимости ушел, а Зуев, поддавшись внезапному порыву сентиментальности, ненадолго задержался, чтобы посмотреть в окно на двор, в котором вырос, раздался звонок в дверь…

 

Дионис

 

Бог вина и экстаза, мистик, любовник, странник. Во время этих странствий Дионису сопутствовали безумие и насилие. Сведенный с ума мачехой Герой, он даже совершал убийства. В Дионисе смешаны самые возвышенные и низменные чувства. Мужчина‑Дионис зачастую страдает, то и дело теряет работу, ему кажется, что в жизни нет смысла. Эмоциональный, эксцентричный человек. Увлекающийся, постоянно забывающий о делах, встречах, обязанностях. Ищет себе идеальную женщину, которая стала бы и матерью, и возлюбленной одновременно. Женщины испытывают потребность заботиться о мужчине‑Дионисе. Главная его проблема – это алкоголь. Но Дионис обаяшка и замечательный любовник. Любимец дам.

 

– Олежек, папа прислал нам подарки!

И мама торжественно открывала посылку из Москвы. Шоколадные конфеты – россыпью и в красивых коробках, французские духи, импортные колготки, апельсины… Для Олега Дивеева их запах навсегда остался праздничным. Папа, которого Олежек, когда был маленьким, почти не видел, пах апельсинами. Трижды, и все время почему‑то летом, мама возила Олежку в страшный огромный город, где было полно людей и машин. Олежек запомнил только горячую потную мамину руку, которую он стискивал, боясь потеряться. А папу смутно.

Папа жил в фанерном посылочном ящике, оставаясь невидимкой. Олежек даже рисовал черной шариковой ручкой на оранжевой кожуре глаза, рот и нос. Потом, подумав, добавлял очки. Очки Олежек помнил, остальное сливалось в огромное туманное пятно. У папы в Москве была другая семья, настоящая. Жена и двое детей.

Николай Иванович был крупным партийным работником, видным государственным деятелем, чиновником, а Олежкина мама работала скромной горничной в доме отдыха, ведомственном, для элиты. И хотя Советский Союз уже неумолимо шел ко дну, до отмены привилегий партийной элиты еще не дошло. Олежек родился на стыке эпох.

Его мать в юности мечтала стать актрисой, но в театральный вуз не поступила. Эффектная, эксцентричная, она обожала наряжаться и устраивать представления. Была душой местного драмкружка. Плясала, пела, с чувством декламировала стихи. Блистала, короче. Неудивительно, что важные гости на нее западали.

Но чем именно она так покорила Николая Ивановича, который был старше аж на тридцать лет, осталось загадкой. Может быть, застольной песней? Когда, поправив яркие бусы и убрав за ухо выбившийся из прически огненный локон, грудным контральто проникновенно затянула:

– Окрасился месяц багрянцем…

И Николай Иванович невольно вытер слезу. Пробрало. Отмечали красный день календаря, за окном обрывал с деревьев остатки пожухлой листвы бродяга‑ветер. Пили за революцию, само собой, за партию, за перестройку и ускорение. Еще не зная, чем это ускорение для страны закончится. Счастливое неведение.

А через девять месяцев после банкета родился Олежек. Николаю Ивановичу послали телеграмму. Он в ответ перевел деньги. Потом отделывался посылками. Главное, что Олежкину маму не уволили. Она ушла в декрет, пособие ей исправно платили. А когда совсем уж туго стало, из Москвы стали приходить и денежные переводы.

Случайную любовницу Николай Иванович не забывал. Его дети давно уже выросли, и этот нежданный сюрприз на старости лет согревал душу. Ему присылали фотографии, Олежкины каракули и неумелые рисунки. Крупный партийный работник умилялся, и в груди разливалось тепло. Вскоре к Дивеевым приходил почтальон с извещением. Посылка или материальное пособие.