Восемь недель (ЛП)

Прежде чем моя сестра получает возможность выплеснуть ярость, горящую в её глазах, моя мать уводит её от меня. Надеюсь, прямо вниз по нормальной лестнице. Лестница, о которой я не рассказала Аарону.

— Я не думал, что твоя ненависть настолько… глубока, — говорит он, как только наши взгляды снова встречаются. — Полагаю, я должен был догадаться, что так и будет.

Я наклонилась, прижавшись лбом к его плечу, и тихо рассмеялась. Мое тело тряслось, в груди урчало от такого тихого смеха, что я даже не подозревала, что это возможно.

— Подожди, пока ты не станешь свидетелем того, как мы общаемся с отцом, — бормочу я, в основном про себя.

— Что ты имеешь в виду?

Я сажусь прямо и вздыхаю.

— Я позаботилась о том, чтобы у него были некоторые проблемы со мной с тех пор, как мы сюда переехали.

— Почему?

— Потому что я была зла на него. Я не хотела переезжать сюда, когда мне было семь. Я не хотела уезжать из Нью-Сити. В моем возрасте я не совсем понимала, почему нам пришлось переехать, и меня приводило в ярость то, что мне пришлось оставить всё и всех только потому, что моему отцу дали работу получше в Мюнхене. — И из-за того происшествия, но рассказывать об этом Аарону не надо.

Он медленно кивает, обдумывая то, что я говорю.

— Значит, ты стала бунтаркой?

— Да, по отношению к нему. Я всегда давала ему только самые короткие ответы, если таковые вообще были. Или кричала на него. Он не имел надо мной никакого контроля. И к тому времени, когда я поняла, почему его работа здесь так важна и намного лучше для нашей семьи, я понятия не имела, как наладить с ним отношения. Так что на этот раз мы просто сосуществуем. — Хотя я знаю, что мой отец в некотором смысле любит меня, и я надеюсь, что он знает, что я люблю его. Просто нам обоим трудно подойти друг к другу, не вызвав гнева другого человека.

Внезапно Аарон протягивает руку к моему лицу, его большой палец крепко поглаживает кожу прямо под моей нижней губой.

Я наблюдаю за его лицом, его взгляд задерживается на моих губах. Черты его лица мягкие, в уголках губ скользит улыбка. Но его глаза полны восхищения и, возможно, намеком на надежду. Надежда на что? Я не знаю, и не уверена, что хочу это знать.

— Красный — не твой цвет, — говорю я ему, разглядывая кусочки красной помады, размазанные не только на его губах, но и вокруг них. — Ты пробовал фиолетовый? Это дополнит цвет твоих глаз, так что они должны выделяться

— Для этого ты у меня есть, Льдинка, — отвечает он. — Ты всегда ходишь фиолетовая.

Я ненавижу, ненавижу, ненавижу то, что он прав. Я ношу много фиолетового каждый день.

Аарон ерзает подо мной, вытаскивая из кармана салфетку. Он разворачивает её и начинает удалять остатки помады с губ, не видя, куда их вытирать. Избавляя его от страданий, я забираю у него ткань и помогаю ему отмыться.

Вскоре после этого мне приходится иметь дело с Аароном, который почти падает с лестницы, жалуясь на то, насколько ненадежна эта лестница и что её следует вывести из строя, на что я напоминаю ему, что эта лестница обычная, а не какая-то причудливая лестница. Не электрическая, которая может выйти из строя.

ГЛАВА 31

«Ведь в небе, полном звёзд, я, кажется, видел тебя» — A Sky Full of Stars by Coldplay

София

— Я слышала, что они дружат с юных лет. Вероятно, это единственная причина, по которой кто-то вроде него когда-либо встречался бы с такой, как София.

Я закатываю глаза на голос одной из деревенских сплетниц. Лена всегда была дивой. Она думает, что она такая замечательная, у нее на все есть свое мнение, и она убеждена, что знает все лучше всех. Всегда. Я ей тоже никогда не нравилась, поэтому я не удивляюсь ее сплетням обо мне.

Но, эй, по крайней мере, она говорит на языке, которого Аарон не понимает. Я уверена, если бы он услышал, как она это говорит, он бы открыл рот и произнес несколько слов, о которых я бы в конечном итоге пожалела.

— Льдинка.

Я отворачиваюсь от Лены и её ассистента и смотрю на Аарона. Эмилию действительно нельзя назвать лучшей подругой, по крайней мере, когда она делает все для Лены. Например, домашние задания, домашние хлопоты и многое другое.

— Никс.

— Твой отец уже раз пять звал тебя по имени. Я думаю, он хочет поговорить с тобой.

Мой отец? Хочет поговорить со мной? Я так не думаю.

Я оглядываю сарай в поисках отца. К моему удивлению, когда мой взгляд останавливается на нем, он уже смотрит на меня с легкой улыбкой на губах.

Неужели он действительно хочет со мной поговорить?

Улыбка с его губ исчезает так же быстро, как и появилась, строгое выражение застывает на его лице. Он жестом предлагает мне выйти на улицу, и когда мои брови в замешательстве опускаются, он делает какой-то жест, который выглядит то ли как улетающий фонарь, то ли он хочет, чтобы я помогла кому-то? Я просто предполагаю, что он имеет в виду первое, поскольку вся эта тусовка посвящена фонарям.