Восемь племен

Сидеть на месте означало смерть. Отсрочка гибели была в движении. Чайвун выполз из своей ямы и поплёлся вперёд, машинально ощупывая ногами дорогу, которая выступала наружу, ибо снежные сугробы не могли держаться на месте и переносились дальше и дальше по направлению ветра. К счастью, ветер дул Чайвану сзади, и при его помощи он подвигался вперёд довольно быстро. Воротник и рукава его измокшей одежды стали подмерзать, ибо, несмотря на мокрую вьюгу, стужа висела над землёй и в защищённых местах сковывала полурастаявшие снежные глыбы в твёрдые плиты, подобные зернистому мрамору. Чайвун почти утратил способность страдать от боли и холода и всё шёл вперёд, смутно сознавая, что теперь срок его жизни связан с продолжением вьюги и что при первом ночном морозе окостеневшая одежда закуёт его, ещё живым, в ледяной гроб.

Ночь миновала, сквозь вихри снежной пыли забрезжил рассвет, серый и прозрачный, как будто испуганный стихийным разгулом метели, а Чайвун всё шёл и шёл по дороге. Тело его одеревенело, и странное равнодушие овладело его мыслями. Он шёл вперёд по инерции, подгоняемый ветром и готовый при первой остановке или препятствии упасть на землю и замёрзнуть.

День кончился, стало смеркаться, открытое поле сменилось ивовой порослью. Чайвун спустился с крутого берега на лёд реки, по инстинктивному побуждению остатков памяти забрал влево, чтобы не угодить в полынью. Он был на Чагарском Поле, но уже почти не сознавал этого, ноги его отказались идти; иногда он падал на четвереньки и полз вперёд, опираясь о мокрый снег своими обмёрзлыми руками так непринуждённо, как будто это был тёплый пух, потом с усилием поднимался на ноги и шёл, шатаясь, как пьяный, и раскачиваясь под напором необузданной бури, бушевавшей над тундрой…

На стойбище детей Ватта, в шатре Ваттана, стоявшем впереди всех, у самой реки, было совершенно темно, ибо, чтобы предохранить его от снега, женщины заткнули изнутри дымовое отверстие шкурами. Вьюга налетала с остервенением, точно сердясь за этот закрытый вход; столбы переплёта, удерживаемые на месте тяжёлыми камнями, привязанными к их подножию, вздрагивали и гнулись… Старый Ватент со вчерашнего вечера не вылезал из спального отделения; он был так огорчён этой новой бурей, что старался переспать её и проснуться, когда на тундре станет опять тихо. Но Ваттан не спал и был настороже. Он то и дело подпирал крепкими, криво изогнутыми жердями ту сторону, которая была обращена под ветер.

У противоположной стены горела каменная плошка, наполненная жиром. Ваттувий сидел на корточках перед огнём и что-то шептал, но рёв бури и гуденье натянутой оболочки шатра были так сильны, что даже в двух шагах нельзя было разобрать ни слова. Вдруг Ваттувий поднял голову, и на лице его отразилось напряжённое внимание. Сквозь вой метели его изощрённый слух уловил какой-то новый звук.

Прошло несколько секунд; звук повторился явственнее, и что-то тяжёлое упало на шатровую стену и зашуршало у её основания в наметённом сугробе.

— Собака! — сказал Ваттан с сомнением в голосе; он знал, что ни одна собака не решится выйти из логова и скрестись у стены шатра, да ещё с подветренной стороны.

Лицо Яндранги, пожилой тётки Ваттана, которая была хозяйкой шатра, внезапно исказилось от ужаса.

— Дух! — закричала она, пятясь к спальному пологу, — ставит сети! — Жители тундры верили, что духи в сильную бурю ставят сети под полами шатра, чтобы ловить души обитателей.

Ваттувий с презрением посмотрел на испуганную женщину.

— Поди, Ваттан, посмотри, что там!

Ваттан, не говоря ни слова, подошёл к выходу и стал выгребать конец шатровой полы из-под сугроба. Он так же мало боялся духов с их сетями, как приблудных собак, и был сильно заинтересован существом, копошившимся снаружи. Он осторожно пролез под приподнятой полой; слышно было, как он ползёт вдоль стены шатра, как будто подкрадывается к загадочному пришельцу; ещё через минуту он вернулся и втолкнул перед собой в шатёр какое-то бесформенное существо, покрытое корою обледенелого снега, с лицом синим, как у утопленника, и покрытым пятнами крови, и с растрёпанными волосами, наполовину примёрзшими к ушам. Это был Чайвун, который, повинуясь неясному инстинкту, свернул к первому шатру, попавшемуся по дороге, и припал у стены, как будто стараясь прорваться внутрь сквозь крепкую кожу. Он был почти без сознания и смутно поводил кругом глазами, ресницы которых были залеплены ледяными сосульками и зрачки как будто выцвели и вымерзли от продолжительной стужи.