Восемь племен

— Куда же вы? — крикнула Мами, бросаясь вслед и тщетно пытаясь догнать их своими невооружёнными ногами. Она напрягла всю свою быстроту и несколько минут держалась вместе, но на первом повороте Одулы взяли по подветренной стороне, где снег лежал толще и мягче. Лыжи пошли ещё ходче, а девушка, напротив, стала проваливаться. Одулы стали уходить вперёд и понемногу уменьшаться перед глазами Мами. Иногда они бежали рядом, потом начинали обегать и обгонять друг друга, как будто играя.

Мами вспомнила своё вчерашнее слово: Гиркан действительно походил на сокола, но теперь в положение неуклюжей медведицы, тщетно пытающейся догнать летучую птицу, попал не Ваттан, а уже она сама. Снежная полоса прервалась промежутком более твёрдой почвы. Она опять помчалась вперёд, задыхаясь от напряжения, но Одулы были далеко. Вот они взлетели на пригорок, как будто несомые попутным ветром. Гиркан вдруг наполовину обернулся, сорвал с себя меховой шлык и высоко взмахнул им в воздухе в знак прощания или как обещания новой встречи.

Через минуту они снова исчезли за подъёмом. Мами вдруг грянулась о землю и зарылась в снег своей разгорячённой головой. Она припомнила странные слова предсказания Сестёр, которые она некогда принимала как разрешение зарока, но которое неожиданно сбылось так зловеще правдиво, ибо Гиркан насмеялся над ней до конца и действительно поступил с ней, как она поступала с другими.

Мами вернулась домой поздно вечером.

На импровизированном стойбище был шум и оживление, ибо обоз Камака только что пришёл и вместе с ним четыре других шатра, которые неожиданно подоспели сзади на полдороге. Стойбище превратилось в оживлённый лагерь, женщины ставили палатки, молодые пастухи отгоняли оленей на пастбища. Камак сидел на пороге своего жилища и глядел на дорогу.

— Где ты была? — спросил он Мами со вздохом облегчения. — Я думал, ты опять дерёшься с Мышеедами.

— Пойдём в стадо, — сказал Мами, не отвечая на вопрос.

Старый оленевод поднялся с места и последовал за дочерью. Стадо паслось на склонах ближней горы, среди жидких порослей ползучего кедровника.

— Вот пятнистый, — говорила Мами, подходя к оленю, который вынес её из давки на Щелеватой сопке, и обнимая его шею, — вот серый упряжной!.. Важенки, бегуны, всё наше стадо!..

Она переходила от животного к животному и ласкала их, как мать ласкает детей. Это была привязанность, которая не угрожала изменой.

— Наше стадо! — повторяла она как в лихорадке. — Поедем покочуем!.. Домой! Домой!..

Так раненая лисица убегает через холмы и леса на знакомое поле, где вырыта её нора.

— Покочуем! — согласился старик. — А Ваттану сказала?

Мами вся затряслась от отвращения.

— Не надо! — крикнула она. — Мы сами, мы одни!

— Ведь он жених твой! — с удивлением уговаривал её старик, не имевший никакого понятия о событиях ночи.

— Не надо жениха! — крикнула девушка. — Утоплюсь лучше!

Она упала на землю и забилась в припадке, откидывая голову назад и судорожно сжимая кулаки. Пена выступила на углах её рта, и две тонкие струйки крови брызнули из глаз.

Старик отступил в ужасе. Это был знакомый, хорошо памятный припадок, печать Ивметуна, ужасного духа тоски, который гнездится в брошенных шатрах и подстерегает людей на кочевых дорогах.

Некогда он погубил его жену, после того как она родила мёртвого сына и забеременела в последний раз; теперь он хотел привязаться к дочери.

Ивметун страшнее всех духов на тундре, ибо никто не знает, откуда он приходит. Ступни его выворочены, он вечно ходит задом и является не с той стороны, откуда его ожидают.

— Покочуем! — твердил старик в ужасе. — Бежим!..

От Ивметуна одно спасение — бегство, ибо он не может гнаться сзади, но уловки его так коварны, что жертвы приходят к нему по доброй воле.

Они перекочевали на другой день утром, снова отделившись от всех спутников. Девушка скоро очнулась, но осталась ночевать в стаде.

Перед их уходом Ваттан сделал ещё одну попытку приблизиться к Мами, но при виде его она обратилась в бегство и стала прятаться между оленями, как пряталась два дня тому назад, спасаясь от Рынто.

Ни одному из своих избавителей она не сказала доброго слова на прощанье.

Обоз Камака двинулся по дороге на север. Гнать стадо было труднее, чем прежде, ибо у Камака почти не осталось пастухов, но девушка не входила в шатёр и всё время проводила с оленями. Она совсем перестала разговаривать с людьми, но в стаде чувствовала себя лучше. Она переходила от одного оленя к другому, называла их по именам и говорила с ними, как с друзьями. В конце концов они так привыкли к ней, что следовали за ней, как собаки, и её высокая фигура, двигаясь впереди стада, увлекала его вперёд, не нуждаясь в помощниках и пастухах, как важенка, ведущая свободный полевой косяк.

Глава 13