Восемь племен

Камак на стойбище Таньгов стал собираться к отходу прежде всех. Совесть его была нечиста. Вчерашняя сцена в палатке оставила в его ограниченном уме яркое впечатление, и, вспоминая угрожающие жесты Авви, овладевшего в критическую минуту телом Ваттувия, он почувствовал опасение, чтобы не явиться первой жертвой Рака.

У него была еще другая причина для торопливости. Он привел с собой всех старых и молодых быков, между тем как стельные коровы остались на берегу реки Лососи. Камак был так тщеславен, что не хотел путешествовать без большого стада, чтобы чужеплеменники не подумали, что он бедный и зависимый «подсоседок», а не богатый хозяин. Ветвисторогие быки составляют высшую степень оленьего богатства, и стадо Камака, над которым как будто стоял лес коротких бурых сучьев, представляло предмет удивления для всех стойбищ, мимо которых он проходил по пути. Но гнать вперед такое стадо можно было только малыми переходами, и люди Камака должны были отправиться в обратный путь раньше всех.

Стадо выступило в поход почти тотчас же по возвращении Мами; об отдыхе после утомительного путешествия к Всадникам не было и речи, но Мами привыкла по двое и по трое суток проводить у своего стада, не зная сна. Ее обычными помощниками, были Чайвун и два молодых, но очень проворных подростка.

Камак, отделив упряжных быков для своего обоза, остался на несколько часов, чтобы свести счеты с вайкенцами. Обоз обыкновенно следовал на некотором отдалении от стада, но Камак велел трем воинам, которых привел с собой с реки Лососи, сопровождать Мами, а сам обещал подъехать к утру на первой стоянке.

Большая часть стойбищ предполагала сняться с места на рассвете следующего дня. Ваттану предстояло справить братское кровопомазание с Колхочем, которым нельзя было пренебрегать даже под смертной опасностью. Гиркан и его племя не назначали себе срока. Они всегда снимались с места внезапно, спасаясь от первого проблеска монотонности. Но именно теперь жизнь на Чагарском поле представляла любопытное зрелище, и можно было ожидать, что эти неисправимые бродяги на этот раз уйдут последними. Торговля кое-как продолжалась, но игрищ больше не было; все угрюмо сидели в своих лагерях, как в укреплениях. После полудня небо нахмурилось, пошел снег, и почти внезапно налетел жестокий ураган, какие свирепствуют на открытых северных равнинах круглый год, зимою погребая караваны в снегу, а летом опрокидывая лодки у самого берега. Две палатки сорвало с места, несмотря на огромные камни, привязанные, к их полам, и хозяева остались без всякой защиты перед яростью сумасшедшей вьюги. Земляные и снежные норы забивало наглухо, и обитатели должны были постоянно прочищать выход, чтобы не очутиться в полной темноте. Во всех концах Чагарского поля старики мрачно размышляли, что гнев Авви пришел, и ожидали самого худшего.

Колхоч с радостью расстался бы со своей пленницей, но девать ее было некуда, да и сама она не отставала от него ни на шаг. На этих неведомых стойбищах, среди толпы незнакомых людей, она хваталась за молодого Ительмена как за якорь спасения. Все-таки это было уже знакомое лицо, и она инстинктивно чувствовала, что он не хочет сделать ей зла. В конце концов он привел ее в землянку к своим единоплеменникам; она была наполовину выкопана в земле, сверху укрыта древесными ветвями и хворостом и завалена дерном: лезть внутрь приходилось по темному извилистому коридору, где вместо дверей были подвешены толстые оленьи шкуры.

Девочка сначала не хотела спускаться вниз, но Колхоч потянул ее за руку, и она уступила. Колхоч привел ее в принадлежавший ему уголок и посадил на собственной шкуре. Она была голодна; он хотел накормить ее сушеным мясом медведя, но она с ужасом отклонилась назад. Всадники поклонялись медведю и считали его своим предком, в противоположность Ительменам, которые питались в значительной степени медвежатиной.

Вместо медвежьего мяса Колхоч достал баранину[19] и рыбу; девочка стала есть жадно и проворно, отщипывая маленькие кусочки пищи, с ужимками голодной белки, попавшей в орешник.

Скоро началась вьюга, и нужно было отсиживаться в землянке. Но спать было не совсем безопасно на случай обвала, да шум ветра и не давал заснуть. Колхоч и пленница просидели всю ночь, скорчившись и прижавшись друг к другу в своем тесном углу. Девочка, утомленная дневными ужасами и волнениями, все-таки заснула, бесцеремонно уронив голову на плечо своего владетеля. Колхоч тоже дремал, но часто просыпался, прислушиваясь к реву бури, потом опять забывался на несколько минут, все время ощущая маленькое худощавое тельце, наивно склонившееся почти в самые его объятия. Он чувствовал даже ее острые плечи, наталкивался на плоскую, совсем неразвитую грудь и говорил себе, что это совсем ребенок, которому нужно еще несколько лет, чтобы развиться в женщину. Однако он не ощущал также прежнего желания освободиться от обузы. И ему внезапно даже представилось, что она могла быть хорошим товарищем во время непрерывных странствий за промыслом на вершинах Южного мыса и в ущельях прилегающих гор.