Богомыслию присущ скорее идеологический, чем аналитический характер: оно начинается в плотных облаках стремления, а не с четкого представления о том, как обстоит дело на местности. В случае Хитченса и «новых атеистов» все начинается со стремления осудить религию как зло. В случае Хьюстона Смита и вечных философов все начинается со стремления восхвалять религию как благо. Ни то, ни другое не служит нашему пониманию мира, в котором религиозные традиции по меньшей мере так же разнообразны, как наше политическое, экономическое, социальное устройство, где религиозные люди воюют и заключают мир именами своих богов, будд, ориша. Дипломатам или предпринимателям, работающим в Индии или Китае, не стоит заявлять, что все индуисты или все конфуцианцы глупы. Солдатам на Ближнем Востоке не следует высказываться о том, что иранский шиизм – в сущности, то же самое, что и суннитский ислам Саудовской Аравии, или что мусульмане, христиане и иудеи в Израиле не имеют фундаментальных расхождений по вопросам веры и ее исповедания.
Конечно, находятся люди, подчеркивающие разницу между, допустим, исламом и христианством, чтобы подкрепить теологический тезис об исламе как единственном истинном пути или Иисусе как единственном пути, единственной истине и единственной жизни. Еще опаснее те, кто подчеркивает религиозные различия, подкрепляя политическое заявление, согласно которому религиозные цивилизации обречены на конфликт. И особенно опасны те, кто подчеркивает религиозные различия, чтобы оправдать ведение войны против своих теологических противников. Священная война – именно то, чего, к их чести, стремятся избежать «новые атеисты» и вечные философы.
Я тоже надеюсь пожить в мире, в котором люди научатся соседствовать со своими религиозными соперниками. Но я убежден, что к этой цели мы должны стремиться с помощью новых средств. Вместо того, чтобы способствовать распространению богомыслия, сваливающего все религии вместе, в один мусорный бак или сундук с сокровищами, мы должны взяться за дело, ясно представляя себе фундаментальные различия в убеждениях и практике ислама и христианства, конфуцианства и индуизма.
Есть люди, уверенные, что единственный фундамент, на котором можно построить межрелигиозную культуру, – догма, согласно которой все религии одинаковы. Я к ним не отношусь. Во всем мире люди изо дня в день мирно и даже радостно сосуществуют с членами своих семей, совершенно не похожими на них самих. В Нью-Йорке фанаты команд
До недавнего времени межконфессиональный диалог происходил только среди тех, для кого учение и повествование своих традиций существенно отставало по значимости от этического императива уживаться с соседями. Иными словами, это была игра для религиозных либералов; религиозные консерваторы и не стремились участвовать в ней. Но сегодня молодежь прокладывает новый путь – «межконфессиональный диалог 2.0», – открытый как для верующих, так и для неверующих именно потому, что он подразумевает: подлинный диалог через религиозные границы должен признавать существование этих границ и фундаментальные различия между землями, которые эти границы разделяют.
В Межконфессиональном молодежном центре Чикаго, которым руководит Эбу Патель, от участников диалога не требуют согласия с какими-либо условиями. Патель активно отговаривает их от обсуждения политики и теологии и вместо этого ориентирует их на работу по общественным проектам, побуждает рассказывать о том, как разительно отличающиеся традиции подтолкнули их к готовности вместе взять на себя ответственность. В итоге Пателю (сам он мусульманин) удается сплотить в процессе работы ортодоксальных евреев, консервативных католиков и возродившихся в вере христиан. «Религия – значительная сила в этом мире, – говорит Патель, – но только нам решать, разделит она нас или объединит»6. Разделяющие или объединяющие функции религии зависят также и от того, способны ли мы научиться обсуждать ее с позиций взаимопонимания.