Восемь сантиметров: Воспоминания радистки-разведчицы

Я молчу. Долго стою и молчу. Не хватает духу отбросить вбитые в голову правила конспирации. Верю — старик и его дочка свои, советские. Пусть мне и не нравятся, пусть несимпатичные, но наверняка советские.

Старику надоело отгибать ладонью ухо, ждать ответа.

— Морочишь голову? Откуда знаешь эта пещерка? Была тут? Говори-говори! Что оставила? Говори-говори!

Вот мне какая судьба — то и дело встречаюсь со старухами и стариками. Дед Тимофей молодой в сравнении с этим кабардинцем. По-русски и дочь и отец хорошо объясняются… Больше раздумывать не годится. Поднимаюсь поближе, прошу старика:

— Дедушка, залезем в пещерку. — Шепотом заговорила: — Открываюсь вам… Строго воспрещено, а я открываюсь. Можете доносить — я военная радистка.

Он опять прижал ладонь к уху, лицо скривил:

— Что?! Думай, когда говоришь, девочка… Ты школьница, что ли?

Торопливо отвечаю:

— В глубине этой пещерки, в расщелине, моя рация, мой парашют, мой вещмешок…

Он покачал головой:

— Ты? Сама? Не парень твой… Значит, такая? — Он показал мизинец и тихонько рассмеялся, глаза оживились, стали почти веселыми. — Э-эй, Куарэ, — подозвал он дочку. — Забери своего крикуна, сядь у входа… О аллах, вот такая… несчастная, мокрая, наша разведчица… — вдруг резко повернулся ко мне: — Докажи!

Я вытащила из кармана свой пистолет ТТ, показала ему на ладони. Старик отпрянул:

— Вах!.. Стрелять можешь, да?

Он закашлялся или рассмеялся, я понять не могла. Отодвинувшись, пропустил меня в пещерку. Внимательно следил, как я достаю из расщелины свое имущество. Все было перерыто, засунуто кое-как. Прежде всего я нащупала свой «Северок», вытащила, осмотрела, облегченно вздохнула: никаких поломок не обнаружила. Достала антенну, блок электропитания, но никак не могла отыскать наушники. Выволокла из самой глубины парашют; он большой, занял чуть не полпещерки. Трясла, трясла — нет наушников. Испугалась, смотрю на старика. Он вялым голосом спрашивает:

— Что потеряла? Хлеб потеряла? Мы с дочкой съели. Что еще ищешь? Консервы вот — видишь, не тронули…

Я свой фонарик нашла, компас. Нет наушников и гранат лимонок. Ладно, найдутся гранаты, куда они денутся. Сейчас для меня главное — наушники. Боюсь подозрением обидеть старика, но все-таки спрашиваю:

— Вы наушники не видели?

— Какие такие наушники? Я понятия не имею. Э, Куарэ, ты не видела?

Я стала подробно описывать, что представляют из себя наушники:

— Две круглые штучки, их соединяет стальная дуга…

Старик вытащил их из-под себя:

— Это, что ли? — Он рассмеялся. — Не думай, что темный такой. Нарочно тебя проверял… Я пробовал слушать, но твой аппарат молчит, испортился, что ли.

Я поставила перед стариком консервы с бычьей мордой, протянула ему ручкой вперед свою финку:

— Угощайтесь!

Старик отвернулся, будто не увидел и не услышал. Я решила не терять времени. Вынесла за пределы пещерки и развернула антенну, сунула в скальную трещину штырь заземления и, как только засветилась шкала, принялась работать ключом, упорно посылая в эфир позывные:

— Я — «Чижик», я — «Чижик», я — «Чижик»!

Довольно быстро добилась отклика и, расстелив карту, стала передавать все, что за это время накопила. Слышу, старик обращается к дочери:

— Куарэ, дай грудь Сахиду. Орет — мешает разведчице.

Я на него глянула:

— Прекратите!

— Что прекратить?

— Я не разведчица, а Женя.

— А-а, Жануся? Дай аллах тебе здоровья, Жануся, работай!

Кажется, понял, что работаю, признал. И все же я чувствовала: что-то не нравится старику, в чем-то он разочарован. Ну и пусть, мне-то что! Он следил взглядом, как Подрагивает моя рука на ключе, качал головой… Видно, ему прискучило. Насунул на голову папаху, опустил до седых бровей…

Под конец сеанса связи я получила совет подняться выше в горы, чтобы не попасть под огонь нашей дальнобойной артиллерии. А я самонадеянно думала, что моя пещерка выдержит, отсюда лучше будет видно, смогу корректировать стрельбу…

Долго держала связь, минут двадцать. Когда принялась собирать и скручивать антенну, прятать рацию и упаковку с питанием, старик разволновался, ухватил за руку:

— Сколько слушал — ничего не услышал. Кого вызывала, кому что передавала? Может, на немцев работаешь?

— С парашютом прыгала от немцев к немцам? Дедушка, вы хоть понимаете, что говорите?!

— Наши тебя слышали?.. Что ты им передала?

— Это секрет.

Он посмотрел точь-в-точь как сова: глаза расширились — сейчас клюнет. Но ничего такого не произошло. Вытащил из кармана трубку, стал набивать табаком. Я заметила — в кармане его ватника лежит моя граната лимонка, но ничего не сказала. Старик долго набивал трубку, руки сильно дрожали.

— Скажи, пожалуйста, — проговорил он, — се-екрет! От меня, от нее? — Он показал на дочь, потом ткнул пальцем в запеленатого внука: — От него тоже секрет?

Женщина что-то раздраженно проговорила по-кабардински. Старик вступил с ней в спор. Я пока что принялась открывать банку с тушенкой. Отец с дочерью продолжали непонятный мне горячий спор.

Я была голодна, запах консервов еще сильнее взбудоражил голод, но решила перетерпеть. Говорю старику я женщине:

— Поешьте. Вам с ребенком надо отсюда уходить.