Восемь сантиметров: Воспоминания радистки-разведчицы

— Вижу в небе эскадрилью «петляковых», над ними «яки». Ур-ра!

— Не ори! — прервал его майор Зубр. — Чего разорался? Отодвинься, дай смотреть! Чижик, лезь в пещеру, береги себя и рацию!

Гул самолетов нарастал, они были видны отчетливо. Я надела наушники и сразу услышала позывные стрелка-радиста:

— Я — «Ветер», я — «Ветер», нахожусь над целью… Отвечаю:

— Я — «Чижик». Вас вижу. Цель правее обрыва, в двухстах метрах от воды…

Торопливо и яростно залаяли зенитные орудия, и сразу же начали взрываться наши бомбы. Тряслась земля. С обрыва сыпались в море огромные камни. Трое моих товарищей ползком вернулись в пещеру, с них струйками стекала вода. Майор Зубр, утирая окровавленное лицо шапкой, орал:

— Забились, как крысы, в нору. Ничего не видим, не знаем. Сагарда! Ищи обход для подъема!..

Снова загремели взрывы и затряслась земля. Вилюй сказал:

— Отбомбилось второе звено, сейчас пойдет третье…

Сагарда ушел по узкой прибрежной полоске, на которую сыпались камни. Он вернулся минут через пять я сказал, что нашел место, по которому можно подняться.

И снова мы услышали, вой пикирующих бомбардировщиков, а потом тяжелый грохот взрывов.

— «Пешечки», милые «пешечки», — любовно произнес майор.

Я думала, он бредит. Только потом узнала, что «пешечками» он называет наши Пе-2.

Не знаю, откуда взялись силы. Минут через двадцать мы вскарабкались на крутой берег и оказались на той самой площадке, где вели бой. Ни одного фрица тут не было.

— То-то же! — воскликнул майор и сел на землю. — Перевязывай меня, Чижик, теперь перевязывай.

Лицо и шея у него были в крови. Сагарда закричал:

— Наши заходят на новый круг!

Майор скомандовал:

— Ложись за камни! Чижик, лови волну!

Я ничего не успела. Увидела взрыв огромной мощи и сразу же открыла рот. Так меня учили. И правда, открывать рот помогает — не так глохнешь.

Майор с восторгом в голосе кричал:

— Бомба попала в склад снарядов! Лежите плотно, зарывайтесь в землю!

Наши самолеты улетели, а взрывы не прекращались. От возникшего пожара взрывались склады снарядов. В небо поднялась черная туча.

Когда наконец наступила тишина, майор сказал:

— Я вас поздравляю, ребята!

Он кричал, а мы его еле слышали. Голова у него была окровавлена, волосы слиплись, правая сторона лица покрылась темной коркой. И все-таки он видел, соображал, радовался. Я промыла ему голову тремя флягами воды, только тогда майор Зубр стал похож на самого себя. Рана была поверхностной. Пуля содрала кожу, черепа не задела. И все же крови наш командир потерял немало.

Солнце не грело, с моря несло холодом. Нигде не видно было ни одного фашиста. В том месте, где, по нашим расчетам, располагались батареи, лежала черная громада камней. В бинокль можно было разглядеть обломки орудий и разбросанные тела солдат. Если кто и остался жив, все попрятались.

Я тщательно перевязала голову майору, но шапку его не нашла. Мы все были насквозь мокрые, нам было неприятно шевелиться.

Вдруг командир говорит:

— Давайте разожжем костер — была не была! Пусть только полезут, мы их угостим.

Пока разжигали огонь, я связалась со штабом и доложила обстановку. На той же волне объявился радист морского разведчика:

— Я — «Толстяк», я — «Толстяк», вижу дым…

На этот раз четверка наших катеров приблизилась чуть ли не к самому берегу. Из развалин крепости раздался залп, но не повторился. Один залп двух или трех орудий. Ждала, ждала — из крепости больше не стреляли.

Я слышала, как Толстяк докладывал штабу о результатах авиационной бомбежки. Потом из штаба вызвали меня и передали Зубру и всей его группе благодарность командования. Сообщили также, что с наступлением темноты за нами вылетит пара самолетов У-2.

Я стала докладывать майору, а он вроде бы не слышал — смотрел и не реагировал. Закрыл глаза и повалился на бок, но тут же вскочил. Я снова доложила, а он снова повалился и опять вскочил — как ванька-встанька. Было жутко: не иначе он падал от слабости и потери крови. Смотрю — и Сагарда с Вилюем, хоть и не раненные, обняв свои автоматы, легли в тепле костра на землю. Уснули, как младенцы. Не поели, не попили, им ничего не было нужно — спать, спать, спать.