Восемь трупов под килем

– То несколько мрачноватая, допускаю. Это не шутка, Феликс. Советую почаще озираться. Вопрос такой. Перед отплытием яхты вы стояли на задней лестнице и разговаривали по телефону. В частности, вами были произнесены следующие слова: «Да, конечно, он здесь. Но, знаете, мне не очень нравится данная затея». Хотелось бы, чтобы вы прокомментировали – о чем, собственно, шла речь.

То, что Феликс забеспокоился, значило не сказать ничего. Он попятился, оглянулся, схватился за леер, как будто Турецкий уже выбрасывал его за борт.

– Что за чушь, Александр Борисович?

– Желательно только правду, Феликс, – настаивал Турецкий. – И ничего, кроме правды. Знаете, после встречи с местным привидением у меня напрочь пропало желание вести себя деликатно. Вы можете пожаловаться Голицыну, но и я могу сделать то же самое. Если он узнает, что вы что-то утаиваете…

– Да тише вы… – Феликс схватил его за руку, бросив взгляд через плечо. Турецкий обернулся. Человек облокотился на поручень метрах в пятнадцати от них. Они не видели, куда он смотрит – на воду или на то, как детектив общается с писателем. По сутулой фигуре можно было допустить, что это Иван Максимович Лаврушин.

– Хорошо, я скажу, черт с вами, – зашипел Феликс. – Это не имеет отношения к Николаю, можете не сомневаться… И вообще, данные вашей агентурной сети неточны. Я, кажется, догадываюсь, кто подбросил вам эту информацию. Я не говорил: «Да, он здесь». Вернее, говорил, но добавил: «Да, он здесь, я на его яхте». Речь шла, как не сложно догадаться, об Игоре Голицыне, владельце посудины… – писатель замялся. – М-м, не уверен, что вам это следует знать…

– Не смешите, – отрезал Турецкий. – Уже начали. И если эпизод не имеет отношения к моему делу, Игорь Максимович останется в счастливом неведении.

– Очень надеюсь, что вы меня не подведете, – голос писателя задрожал – в целом, натурально. – Я попал в некрасивую историю, она не афишируется, о ней пока еще мало кто знает. Я вложил свои сбережения в один дорогостоящий проект, это – сеть заведений греческой кухни… Увы, следует признать, писатель из меня оказался лучше, чем коммерсант, деньги сгорели за две недели, проект развалился, а человек, на которого я возлагал большие надежды, который, собственно, и занимался финансами, а это финансы не только мои, но и… моих друзей, просто растворился, его не могут найти…

– И ваши так называемые друзья теперь стоят с ножом у горла? – догадался Турецкий.

– Стоят, – уныло признал Феликс. – Требуют свою долю. Мне срочно нужен кредит – на очень крупную сумму.

– И желательно без процентов и поручителей, – усмехнулся Турецкий.

– Не знаю, чем буду возвращать, – скис писатель, – но если не появятся деньги в ближайшие пару недель, мои неприятности могут стать сущей катастрофой.

– И вы не знаете, как с этой просьбой подкатить к Голицыну. А после известных событий, когда Голицын совершенно не в духе…

– Вот видите, вы все понимаете, – зачастил Феликс. – Лично я кровно заинтересован в том, чтобы на яхте царили мир и порядок. Мне звонил… один из моих друзей… – он горько засмеялся. – Сами понимаете, с такими друзьями полностью отпадает надобность во врагах. Требуют добыть нужную сумму… Увы, это даже не криминальный шантаж – основания доставлять мне проблемы у них вполне законные, договора имеют юридическую силу, все такое…

– Боюсь даже спрашивать о сумме, – усмехнулся Турецкий. – И самое противное, Феликс, что на этой чертовой «подводной лодке» я не имею ни малейшей возможности проверить ваши слова. Ума не приложу, почему я должен верить вам на слово?

– Проверить мои слова вы не сможете даже на суше, – отрезал писатель. – Думаете, вас пустят в эту епархию? Да и зачем вам лезть в чужие дела?..

Застать врасплох Лаврушина не удалось. Тот видел, как подходит сыщик, внимательно за ним следил. Когда стало ясно, что встречи не избежать, физиономия Лаврушина стала привычно превращаться в физиономию Пьеро. Надо признаться, что сильно пьяным он не выглядел, хотя и принял на грудь предостаточно.

– Маленькое уточнение, Иван Максимович, к данным ранее показаниям, в которые, видимо, вкралась досадная неточность.

– Что вам угодно? – тот нервно передернул плечами. – Опять собрались нас мучить? Я сегодня потерял сына…

– Я помню, Николай был вам ближе, чем родной сын, – Турецкий постарался не выливать на собеседника весь сарказм, ограничился малой дозой. – И все же вынужден вернуться к вашим словам, согласно которым ночью вы не покидали каюту. Очень жаль, Иван Максимович, но вас видели разгуливающим по яхте. Страдаете сомнамбулизмом?

– Тьфу ты, – Лаврушин чертыхнулся, – какие, право, глупости!..

– То есть вы готовы признать, что соврали?

– Ну, что вы от меня хотите? – взмолился Лаврушин. – Да, после разговора с вами я вспомнил, что выходил из каюты. Но этот «выход в свет» – какое он имеет для вас значение? Я плохо себя чувствовал – поднялось давление, болела голова. Это было, как в тумане…

– Вы что-то выбросили за борт.