Восемь трупов под килем

С наблюдательностью у миллионера в этот день было не очень, а вот с потреблением горячительных напитков – вполне даже ничего. Так что на допрос особенно рассчитывать не приходилось. Большую часть времени Голицын провел у себя в каюте, что может подтвердить Салим. Из каюты он и выходил «на происшествия». Ирина Сергеевна смотрела на него взором умирающей Богородицы и тоже отнекивалась. Поболтав с Турецким на верхней палубе, а было, она точно помнит, двадцать три часа и пятнадцать минут, она пришла в каюту. Но там было скучно, тошно, она надела кофточку и вернулась – на верхней палубе как раз никого не было. Там и привязался к ней повторно Турецкий, когда случилось это странное происшествие (первое по счету) с Ольгой Андреевной. О втором же происшествии она узнала из шума, воцарившегося в коридоре. Вышла вместе со всеми, чтобы посмотреть.

– И ни слова, так сказать, вне протокола? – уныло вопросил Турецкий.

Женщина задумалась, энергично затрясла головой. Может, достаточно на сегодня? С удовольствием пообщалась бы с детективом (такой приятный мужчина), но дико раскалывается голова и тянет в летаргический сон.

От разговоров с этими людьми уже трясло. Буи сидели в каюте, знать ничего не знают, видеть ничего не видели. Но мы же столкнулись с вами, Робер? – Правда?! Да, действительно, паршиво как-то, но вспоминается. Когда же это было? Простите, детектив, происходит столько событий, они просто не вмещаются в голове и не раскладываются по полочкам. Почему бы вам еще раз не поговорить с Голицыным – неужели нельзя на него повлиять? Хотя какой из вас, прошу прощения, переговорщик… Ничего, если Николь завтра будет в состоянии, она выскажет этому глупцу все, что думает о нем и о его стране…

Его визиты не оставляли людей равнодушными. В лучшем случае, они корчили такие мины, словно им на завтрак подсунули протухшую овсянку. Герда завершила свои таинства на камбузе, доползла до каюты, уснула, не чуя ног – и это все, что она делала в то время, когда похищали многострадального Коляшу. Нет, полезных соображений она не припасла. Преступник заметает следы, она согласна с Феликсом. Он рискует, но, видимо, знает, что делает. Не страшно ли ей находиться на одной яхте с убийцей? Очень страшно, но она уже знает: если не будет совать свой нос в чужие дела, то с ней ничего не случится. А в принципе даже увлекательно, адреналин, все такое, будет, что вспомнить тоскливыми зимними вечерами…

Феликс подтвердил историю с анонимной тенью, причем новейшие его показания практически не отличались от предыдущих. Половую принадлежность анонимной личности он, к сожалению, не рассмотрел, даже не понял, человек ли это был. Знал бы он заранее, что нужно погнаться за тенью, он бы, конечно, погнался, бросил бы все и кинулся бы в погоню. Но он не знал. О происшествии с Ольгой Андреевной стало известно позднее. Исчезновение Ксении его потрясло. «Выемка» трупа из холодильника, если честно, восхитила своей виртуозностью. Нет, он не принимает участия в криминальных игрищах – он про них пишет. Это две большие разницы. Так что лучше сыщику поискать в другом месте. В каком? Откуда он знает? Он все уже проанализировал, активно поработал клеточками серого вещества, но ничего не придумал. В книгах проще. Там действие подчиняется твоей воле, и пусть не все удается распланировать, порой приходится импровизировать, сочинять по ходу, все же это твое. А здесь… Если честно, он боится, что однажды своими предположениями может угодить в точку и разделит участь Николая и Ксении. В лучшем случае, Глотова, который отделался незначительной черепной травмой.

Упомянутый матрос отлеживался в каюте и трагически вздыхал. Ничего себе, дела. Да нет, все нормально, душа и тело не пострадали, только голова немного побаливает. Ну, ничего, походит пару дней с обвязанной головой, целее будет. Одно плохо – теперь он будет в ужасе шарахаться от темноты. Скотофобия, сэр? – О чем вы, детектив? Мы коров не боимся! – Пришлось объяснять необразованному человеку, что скотофобия – это вовсе не боязнь крупного рогатого скота, а неконтролируемый ужас перед темнотой.

– Да знаю я, что темнота не страшна, – кряхтел Глотов, ощупывая непривычные бинты на голове, – страшен тот, кто в ней прячется. Но опыт, как говорится, уже в копилке.

– Предъявите счет Голицыну, – посоветовал Турецкий, – пусть оплачивает ваши моральные издержки.

– Предъявишь ему, – усмехнулся матрос. – От таких «предъяв» можно не только с дыркой в башке проснуться, но и вообще без башки.

– Вы точно не видели, кто на вас напал?

– Да истинный крест, – проворчал матрос, – разглядел бы – таких бы дюлячек этому кренделю навешал… мало бы не показалось. И – плевать, кто он такой и что будет дальше. Вообще ничего не видел, темно там было. Скрипнула дверь, толкнули, искры в голове – и доброй ночи, мальчики и девочки…