Восемь знамен

— Хочу заметить, милорд, что мы говорим о маньчжурских именах. Видите ли, в отличие от китайцев маньчжуры не имеют фамилий. Когда появляется на свет маньчжурский князь, он, конечно, получает имя. Например, ныне здравствующего императора при рождении нарекли Хунли. Когда князь подрастает, его имя заменяют титулом — в том случае, ежели он не наследник престола. А вот если князь становится императором, тогда он выбирает имя, под которым будет править; нынешний император принял имя Сяньлун. Этим именем обозначаются все даты его правления, и только им можно величать императора; его первое имя никогда не поминается. Надо заметить, однако, что имя, под которым он правит, является, собственно, титулом. Я знаю, мы так привыкли, но неправильно обращаться просто Сяньлун к нынешнему императору. Его надо называть — император Сяньлун.

(При этих словах Марджорибэнкс воздел глаза к небу.)

— После смерти, однако, это имя в свою очередь отменяется, — продолжал Роберт, — и усопший получает посмертный титул. Но его выбирают лишь после кончины, и я, конечно, понятия не имею, как тогда назовут Сяньлуна. Его предшественник, однако, при рождении получил имя Юньчжэн, правил как император Юнчжэн (обратите внимание, милорд, имена разные) и теперь известен под посмертным титулом Ши Цзунсянь хуанди. Хуанди переводится просто как «император», поскольку обычай величать этим титулом всех правителей Китая восходит к императору Хуанди, властвовавшему за 200 лет до нашей эры. Я думаю, аналогом ему вы можете считать наш титул «цезарь». Если я попытаюсь продолжить аналогию, то, допустим, его высочество, известный до вступления на престол как принц Георгий, затем получил бы титул, ну, допустим, Дарующий Великое Благоденствие, и после, скончавшись, был бы переименован в Короля — Защитника Империи.

Макартни закашлялся, уловив плохо скрытую иронию в словах переводчика, обрисовавшего таким образом короля, который потерял американские колонии.

— Варварство, — повторил Марджорибэнкс.

От того, какой смысл они вкладывали в это слово, понял вдруг Роберт, целиком зависит успех их посольства. Или его провал.

После долгих недель в море всем не терпелось поскорее оказаться на земле, тем более что требовались свежая вода и провиант, однако шлюпкам с судов не разрешали войти в реку, поэтому им пришлось пристать к открытому берегу, находившемуся под защитой внушительной крепости Дагу с гарнизоном в несколько тысяч человек. Таким образом, развеялись надежды моряков найти женщин или какое-то другое развлечение. Между тем близился конец года, и все чаще и чаще налетали штормы, хотя погода еще стояла теплая.

— Признаться, милорд, — заявил капитан Гауэр, — не знаю, как долго еще мы сможем продержаться здесь, у этого неприветливого, открытого всем ветрам берега.

— Н-да… Баррингтон, вы по-прежнему считаете, что нас примут? — спросил Макартни.

— Полагаю, примут. — В голосе Роберта было больше надежды, чем уверенности. Однако через неделю Ван Луцин вернулся.

— Вас готовы принять, — сообщил он.

— Мой господин искренне вам признателен.

— Это честь для меня, — поклонился Ван, — оказать услугу столь высокой особе.

— Узнайте у него, сколько моих людей может меня сопровождать? — спросил Макартни.

Ван Луцин ответил недоуменным взглядом. Обернувшись, он осмотрел небольшую флотилию сампанов, которая доставила его на Британскую эскадру.

— Да столько, сколько угодно вашему господину.

— Господи помилуй! — воскликнул Макартни.

Отвечающий за безопасность посланника капитан Гауэр расстроился даже больше Марджорибэнкса, особенно когда Ван сообщил им, что вероятность попасть к императору и вернуться до наступления зимы весьма невелика.

— Ну что же, придется вам отвести свои суда южнее и стать на якорь в какой-нибудь гавани погостеприимней, — решил Макартни.

— А как же вы, милорд?

— Я не сомневаюсь, что за мной присмотрят наилучшим образом. Мы можем доверять этим людям, Баррингтон убежден в этом. А если бы я не верил ему, то немедля отплыл бы восвояси.

Гауэр одарил Роберта таким взглядом, что тот понял: отныне ответственность за безопасность его светлости целиком и полностью возлагается на него.

Однако даже Марджорибэнкс не мог пожаловаться на прием, оказанный им на сампанах.

Девяносто пять человек, не считая слуг, погрузились на сампаны, по десять на борт, и окунулись в роскошь кают с толстыми коврами и мягчайшими кроватями, где их встретили изысканными пряными кушаньями и неожиданно крепким и густым, как херес, пивом, которое подавалось горячим.

Гостям прислуживали молоденькие девушки и юноши, черноволосые, с оленьими глазами, выражение которых не оставляло сомнений, что слуги находятся здесь с единственной целью — сделать все, чтобы их временные хозяева были совершенно счастливы.

Мгновенно уловив это, Макартни предупредил:

— Помните, мы представляем здесь короля — а это касается и ваших отношений со слугами.