Восемьдесят сигарет

Истерика? Да чёрт его знает. Но остановиться я не могу. Я хочу сказать им, сказать Токарю, что я ненавижу их; что если бы я мог отдать свою жизнь, чтобы увидеть, как эти ублюдки корчатся от невыносимых страданий, я бы убил себя, не раздумывая; что если я заслуживаю рая, то отныне мне придётся стать величайшим грешником, ибо я должен отправиться в ад вместе с ними, потому как ни за что на свете я не хочу пропустить того зрелища, которое устроят черти, поджаривая их блядские души на вертеле, и клянусь, их вопли будут ласкать мой слух нежнее ноктюрнов Шопена.

Всё это я хочу сказать им в их поганые рожи. Но истерический смех не даёт мне этого сделать.

Токарь смотрит на меня с весёлым любопытством.

Между приступами судорожного хохота случаются секундные передышки. Тогда-то я и дышу. А на выдохах – прежде, чем смех снова начинает душить меня – я швыряю в Токаря: «Пошёл! Ха-ха-ха! Ты! Ха-ха-ха! На хуй! Ха-ха-ха-ха-ха-ха!»

Этой фразой я подписываю себе приговор. Я сам выдал им ключ от наручников, сковывающих их действия. Избавил от ненавистного поиска оправдания своей жестокости.

Токарь взмахом руки останавливает своих шестёрок, кинувшихся на меня. Зачем спешите, безмозглые идиоты? Вы ни черта не смыслите в эстетике садизма. Смакуйте! Предвкушайте! Теперь легитимность любых ваших действий в отношении меня – бесспорна.

Голосом чеширского кота Токарь приказывает мне приложить ладонь к полу. Заливаясь смехом, я повинуюсь. Тогда он встаёт в полный рост и сквозь кривую ухмылку бросает дрессированным псам, не сводя с меня своих жутких глаз: «Пику прибейте». Один из отморозков подходит к двери и прислоняется к ней спиной.

Веселье начинается.

Каблук Токаревского ботинка с силой обрушивается на мою ладонь. Из-за своего хохота я не слышу хруста костей. Смотрю на свои переломанные пальцы, неестественно выгнутые в разные стороны. Они выглядят настолько глупо и нелепо, что забавляют меня…

И я начинаю смеяться ещё сильнее.

1

Солнечный свет проникал в спальню через неплотно занавешенные шторы.

Токарь открыл глаза и недовольно поморщился.

Шёлковое постельное бельё всё ещё сохраняло остатки ночной прохлады, и вылезать из кровати совсем не хотелось.

Накрыв лицо подушкой, Токарь перевернулся на другой бок.

Крутило живот.

«Чего я такого вчера сожрал?» – сонно подумал он и принялся гладить живот, как его учила ещё мама, когда он был совсем ребёнком. Удивительно, но это всегда помогало.

Токарь нащупал пульт от кондиционера. Ткнул кнопку включения, однако проклятая техника не слушалась.

«Вот черти! В номере-люкс не могли батарейки заменить на новые, – в животе заурчало. – Как в туалет-то хочется».

Поглаживая живот, он встал с кровати, набросил шёлковый халат на голое тело, сладко потянулся и распахнул дверь спальни.

Он оказался в просторной гостиной с панорамными окнами, паркетом из натурального дерева и огромными, во всю стену, стеклянными раздвижными дверями, выводящими на террасу.

Нина была там.

Она стояла к Токарю спиной, опершись ладонями на перила узорчатого мраморного балкона, и смотрела на море.